На Волжских берегах

Чебоксарское водохранилище, пятое в Волго-Камском каскаде, образовано плотиной Чебоксарской ГЭС, расположенной в Новочебоксарске. Заполнено оно в 1982 году. Объем воды составляет 13,85 км³, площадь равна 2190 км², длина 341 км; наибольшая ширина 16 км, глубина до 21 м; площадь водосборного бассейна 604 000 км². По долинам рек Керженец, Сура, Ветлуга, Рутка находятся крупные заливы.

   На берегах Чебоксарского водохранилища стоят такие города, как Нижний Новгород, Козьмодемьянск, Чебоксары.
    По водохранилищу проходят теплоходные туристические маршруты Москва — Астрахань, Москва — Ростов-на-Дону, Москва — Пермь и другие.
    Существует мнение, что Козьмодемьянск, раскинувшийся на высоких утесах Волги, и есть те самые Васюки, где герой книги Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» Остап Бендер устраивал шахматный турнир.
    Во всяком случае здесь каждый год проводится фестиваль «Бендериада».
Зона затопления
    Все, что осталось в результате затопления Чебоксарским водохранилищем от старинного села Коротни в республике Марий Эл, — это действующая церковь, старое кладбище с рассохшимися крестами да паромная переправа.
    Зона затопления в прибрежной части деревень Сенюшкино, Троицкие выселки, Мазикино — это архипелаг лесистых островов, рощи ломаных берез и окостеневших дубов, торчащих из воды. Впрочем, этих сухих рощ почти уже и не осталось.
    Часть деревьев, стоящих когда-то посреди Волги во главе с громадным дубом, спилили по уровню льда приезжающие на снегоходах козьмодемьянцы, часть сухостоин сгнили на корню и упали на дно.
    Почти каждый остров в этих местах имеет свое жилье — землянку. С виду это нора с окошком, да и внутри незатейливо: ржавая печка у двери, за ней нары, устланные сеном или папоротником, а то и просто отполированными телами досками.
    По бревенчатым стенам тянутся полки, где оставляют соль, спички и другой припас. Стены черны от печной сажи. Все грубо, примитивно.
    Но едва пыхнет в топке смолевая стружка, загудит в трубе, осветятся стены алым отблеском, и тихий уют войдет в это жилье. А в темных углах, куда не добраться дрожащему свечному огоньку, по-домашнему заскребутся мыши да высунется, глядишь, из-за поленницы дров борода домовичка-хозяина. Но, может быть, только кажется?
    В некоторых землянках поселились странные пришлые люди. Новое время им не по душе, и перебрались они поближе к воде, дымку и звездам. И пусть проста их пища, но здесь им спокойнее, понятнее. Бомжи — так их называют.
    Тихи вечера в протоках. Солнце удивительно быстро скатывается к Жареному бугру и падает на глазах куда-то за лес. Наверное, в овраг-буерак, где отлежится, отдохнет и покатится дальше...
Пятница, тринадцатое…
    Поздней осенью на островах зоны затопления бывает довольно пустынно. И если попасть в экстремальные условия, остаться на острове без лодки, то можно оказаться в роли современного Робинзона. Так и случилось однажды с нами в конце октября, когда вода в наших краях все же немного прохладнее, чем в Анапе на пике бархатного сезона…
    Отплывали мы с Николаем-Бородой на двух деревянных ботниках, полагая, что «резинки» в холодный период предзимья могут подвести (сейчас я бы склонился, наверное, в пользу последних). Одну лодку мы взяли у деревенского товарища Леонида, вторая была наша, отцепленная от замка, висящего попросту на старой ольхе.
    Наша посудина была тяжелее, но устойчивее, чем плоскодонка Леонида, построенная в расчете на одного человека.
    Весело отметив встречу (классическая ошибка перед водой или льдом), мы попрощались с Леонидом Гуляй-нога и пошли к островам. На переволоке, оставив нашу тяжелую лодку, мы перетащили по обрубкам бревен лодку Леонида и на той стороне пошли на ней уже вдвоем.
    Все бы ничего, посудина устойчивая, но вот нос почему-то низкий, словно еще больше подрезан там, где обычно наращивают борта под удар волнового наката.
    Отдохнули мы на берегу у землянки, растопили печку и на воду. Похлестав спиннингами на протоке, решили поменять место.
    Чтобы не тесниться на ходу, не мешать размаху весел, Николай пересел с кормы ближе к носу. А я даванул по привычке распашными веслами, не учитывая, что весу впереди прибавилось да и Леонидова лодка — не мой тяжелый утюг-дредноут. Словом, легкокрылая плоскодонка Леонида в один миг стала подводной лодкой…
Она круто пошла вглубь, и мы оказались в ледяной воде почти на середине протоки.
    И самое смешное, весь шести- семикилометровый путь мы шли в спасательных жилетах и на двух лодках, а взгромоздившись вдвоем на один «утлый челн», сняли их, жилеты: мол, движения сковывают, не дают размахнуться…
    Оказавшись в воде, мы попытались добраться до ближайшего островка, поскольку лодка то ли утонула, то ли еще где-то совершала по инерции свой подводный путь субмарины. А тем временем тело и ноги леденели и в голове вертелась мысль: не доплыть.
    Подсунув под мышки по веслу, мы гребли что есть силы. Руками, конечно, ну и ногами тоже. Николай двигался быстрее, ибо я, лентяй, время от времени пытался нащупать ногами дно. Мне казалось, что протока мелка. Но и я был не гигант. Ноги все время проваливались в бездну, а купание в зимней одежде мало напоминало олимпийскую стометровку…
    Наконец я встал на дно и, трясясь от холода, по мелководью добрел до берега. Николай ошеломленно смотрел на воду.
    — Надо как-то выживать! За лодкой! Надо за лодкой! Пропадем мы здесь! — что-то вроде этого твердил он и вдруг, скинув с себя тяжелую одежду, бросился в воду.
     — Куда? Бесполезно! — мне казалось, что я кричу, но это был лишь хриплый выдох.
    Николай плыл к лодке, которая поднялась и чернела краешками бортов. Проплыв метров восемь, Николай вернулся.
     — Не могу. Свело холодом без одежды, зря снял…
    Спички, зажигалки, мобильники, приемник в кармане — все промокло насквозь. И по обычному уже закону подлости (к тому же число тринадцатое!) я то ли выложил, то ли потерял запаянный в полиэтилен аварийный коробок спичек, который всегда держал в кармане…
    Но нашел я в кармане только зажигалку. Чиркнул. Бесполезно.
    Осенняя холодная ночь в сырой одежде, под дождем, без костра — прямой путь к переохлаждению, если только не бегать беспрерывно по острову, а бегать-то мне как раз не с руки, точнее, не с ноги, поскольку пока я совершал заплыв каким-то диким стилем «а ля утопленник», мои новенькие сапоги ушли к местному водяному в качестве дани или взятки…
    Покопавшись в карманах, Николай нашел резиновые желтые перчатки. Пришлось надеть эту странную обувку на сохранившиеся на ногах носки. Несмотря на не очень веселую ситуацию, мой напарник усмехнулся в боярскую бороду: да, я походил то ли на водяного из старых сказок, то ли на лягушонка…
    Положил зажигалку на шею, пытаясь ее отогреть, подсушить. Через некоторое время она начала искрить, и — о чудо! — мне удалось поджечь лоскуток бересты, срезанный с ближайшей березы. Теперь живем! Огонек — без шуток! — означал для нас жизнь.
    Ночь мы вяло дремали у костра, по очереди надевая сапоги, чтобы сходить и наломать в темноте омертвевших на корню веток березы. Дождь лил беспрерывно, нас трясло, несмотря на костер, а где-то там, на острове, стояла у землянки на столе початая бутылка водки и лежали на нарах сигареты, рядом с теплой еще печкой…
С острова нас сняли городские рыболовы на резиновых лодках, когда я уже нарезал из плаща веревок и начал таскать березы, чтобы строить плот.  
В устье рутки
    Приток Волги — речушка Рутка — не отличается чем-то особенным среди таких же лесных рек, но в верхнем течении, ближе к Кировской области, она несет свои воды среди настоящей тайги. Это глухие места, богатые зверем и рыбой и довольно безлюдные. Если взглянуть на карту, то там среди лесов и болот редко можно увидеть селения. Весной по Рутке движется на нерест крупная волжская плотва-сорога. Также наблюдается здесь весенний ход у язей и лещей.
    Несмотря на малые размеры, Рутка служит маршрутом сплава на лодках и катамаранах до Волги. Обычно сплавляются нижегородцы, но, как ни странно, встречаются и жители Казани, хотя и у тех, и других под боком Волга и такие же притоки.
    В устье Рутки находятся популярные у рыболовов места, где обычно ловят спиннингом щуку и окуня, а у Жареного бугра на песчаном и глубоком старом русле затопленной Рутки  — судака.
    Попадаются и сомы в коряжниках, бывших когда-то лесами. Бываем и мы здесь, чаще всего осенью. В этот раз нам удалось выбраться сюда в предзимье.
    Похолодало. Упал на воду рыжий лист, вызолотились березняки на островах, и засинела вода в протоках как контраст бледному, в дымке, небу. Приходящий с Волги ветер, не щадя, рвал листву с мелколесья, но под крутоярами лишь морщил прозрачную до слезности воду, покрытую ковром из палого листа.
    На острове в первую очередь мы проверили грибные места. Щедро в прошлую осень отдаривался островок, бывший лес, крепкими боровиками, которые стояли на расстоянии пяти-десяти метров от нашего кострища.
    Сейчас не нашли ни одного гриба, несмотря на прошедшие дожди. То ли не сезон еще, то ли год не урожайный, то ли удача ждет в другом месте.
На трех лодках вышли на протоку — похлестать, размяться со спиннингами. Часа полтора ушло на это активное, но довольно пустое занятие. На всех поймали лишь одного окунька. Время от времени съезжались, чтобы перекурить и перекинуться мрачными «ну, как? а-а, глухо»…
    Не брали хищники и на воблеры, среди которых был и битый, ломаный воблер, смутивший дикой своей игрой не одну любопытную щуку. Не сработали и проверенные вертушки и колебалки.
    Причина, по всей видимости, была одна. На моих глазах мелкий подлещик-солитер, что дефилировал мирно по тихой воде, вдруг заметался в брызгах, а потом исчез, словно его и не было... Похоже, отъедался хищник на халяву бороздящей поверху рыбой, зараженной лигулезом.
    Желчные мысли портили настроение, но впереди были вечер и утро, и надо было что-то придумать, как-то исхитриться. Решили уйти к устью речушки Рутки, где до сих пор стоят затопленные мертвые деревья, а под водой в солнечное утро видны лежащие стволы с раскоряченными позеленевшими сучьями-щупальцами.
    Словно гигантский спрут затаился на дне и ждет легкомысленного рыболова на утлом челне, то бишь на резиновой одноместке. А с похмелья можно и с лешим познакомиться, и с его подругами кикиморами. Глядишь, на огонек и водяной заглянет. Словом, непростые эти места...
    У Рутки хищник тоже почему-то не торопился выходить к нашим приманкам.
    — Перекусим? — замахал руками с лодки-резинки Пашка, любитель всяческих перекусов.
    В Пашкиной руке что-то блеснуло, и мы поняли, что действительно не мешало бы заморить червячка. Тем более что делать все равно нечего, разве что броски спиннинговые отрабатывать, безрезультатно хлеща сонную воду до сих пор зеленого цвета.
    Миг звенящий и истовый наступил. Под старой ольхой, трепещущей листьями, расстелили на бережку скатерть-самобранку из полиэтилена, а сверху прикрыли салфетками из почти свежих газет. Плюхнулся на одноразовую тарелку шмат копченого сала, порезали его крупными ломтями, и засветилась на солнце розовая мякоть, плачущая ароматным жирком. Обложили сальцо зеленью и луком-репкой. Картошечка отварная запарила, сахарясь на изломах и бодаясь с хрусткими малосольными огурчиками. Приняли по сотке огненной, и потеплело на душе.
    — Хорошо! — глубокомысленно заметил Серега, пуская дым в белесое выцветшее небо.
    — Вааще улет! — согласился его напарник, нам малознакомый и говорящий на почти непонятном жаргоне.
    Приняли еще по маленькой, перекусили плотно и снова на воду, пусть и безжизненную, но под воздействием мягкого хмеля ставшую загадочной и многообещающей. И словно в энергетике этого теплого чувства пришло желание искать эту неуловимую рыбу, что-то делать и проверять, дразнить хищника…
    Недалеко от берега я провел маленький слаг по самой траве, благо зацепов почти нет за счет того, что офсетный крючок спрятан в «тельце» располовиненного, как червяк, виброхвоста. На выходе из травы приманку кто-то все время провожал, но хваток не было.
    Я прицепил шестисантиметровый воблер минноу и начал проводить его вдоль берегового лопушника. Удар! Почти в самой траве схватила приманку небольшая щука. Не церемонясь, выдернул ее и на кукан.
    Вскоре воблером соблазнилась еще одна щучка, а затем взял окунек. Я видел его, некрупного, в тихой воде заливчика, и вдруг он исчез, а снасть налилась полупудовой тяжестью. Вода вскипела, и на леске заходила крупная щука, взявшая на окуня.
    Засеклась она ненадежно, а вероятнее всего, держала окуня зубами. Пара сильных рывков — и леска ослабла, а на моем лице выступила испарина. Все происходящее видел Сергей, лежащий в лодке и блаженно пускающий дым в небо. Он засуетился, хватаясь то за спиннинг, то за весла...
    Когда день перевалил за вторую половину, на чистое небо в легкой дымке наползла пелена высоких облаков. Солнце погасло и пробивалось сквозь эту пелену падающими в воду лучами, а то едва проглядывало светлым пятном. Ветер на водохранилище стих, и я выбрался из заливчика на плес к рощице мертвых деревьев, стоящих в воде.
Поставил испытанную «колебалку-незацепляйку», самодельную и довольно тяжелую. Здесь, по руслу затопленной Рутки, она в самый раз. По крайней мере я так думал. Но, как оказалось, у рыбы было другое мнение.
    Блесна играла в глубине на все сто, тупо тыкалась в мертвые стволы и действительно не зацеплялась, проходила заросли кубышек, пересекала самые, казалось бы, уловистые бровки старого русла речки. Горящая золотом латунь-рандоль не соблазнила даже легкомысленного «карандаша».
    Выручили белые неширокие колебалки. Хватки были на старый добрый «Атом». Щука брала некрупная, но шустрая по-осеннему.
    Ночевать мы планировали в землянке на острове. В землянке пахло непрогретыми еще досками, тронутыми грибной плесенью. Чадила керосинка на полке, в углу у двери раскаленными боками краснела печка-буржуйка. Пламя гудело за дверцей печки, потрескивал сухой ольшаник, и на бревенчатых стенах жилья играли алые блики.
    Мы лежали на нарах, на свежем папоротнике, охапками набросанном на доски, и наслаждались вкусным печным теплом. Сто пятьдесят с устатку тоже пошли на пользу. Но вот свечка у оконца оплыла и погасла. В проем открытой двери, из черноты, с холодной усмешкой смотрела бледная луна…
    С зарей выходим на воду. Долго хлещем туманную и неподвижную воду, но на спиннинг в это утро не берет. И мы собираемся в обратный путь. Плывем вдоль берега, раздвигая лодками палый лист на сонной воде.
    Усталая осень тихо дремлет в ярких осинниках и березняках. Лишь черные ельники, затянутые паутиной, высятся на крутоярах вековечно мудро и угрюмо, глядя на лиственное яркоцветье островов. Придут злые ветра с тяжелыми затяжными дождями, и вся эта мимолетная пестрота облетит и растает, как осенняя дымка. Лишь в голых мелколесьях тоскливо загудит северяк, и серые вороны, нахохлясь, будут хрипло накликать первый снег, метели и лютые стеклянные морозы. Нежить, словом…
    Но сейчас приближение поздней осени и холодов можно ощутить только по дыханию утренников. Знобкая пронзительная свежесть лежит по утрам на зеркале водохранилища и в протоках долго и неподвижно, придавленная туманами.
    Но едва поднимется солнце, придут теплые ветры, и все оживет в неярком тихом изумлении сезона паутинок летящих...
Охота и Рыбалка XXI век

Александр Токарев