Мы ловим глухарей.

   К Толе Марьину в Липовку съездили. Очень забавный и шустрый мужичок. Небольшого роста, но весь ладный и разговорчивый. Глуховатый немного-пушкарем в войну был. Он на наше предложение согласился сразу. Деньги в то время для деревни невиданные-десять рублей за птицу. Правда не нынешние десять рублей. Тогда по курсу доллара стоил всего семьдесят копеек. А национальная валюта-водка-три двенадцать за бутылку. Заготконтора в те времена платила ему полтора рубля за тетерева и два с полтиной за глухаря. Конюшню свою он перепоручил старшему сыну, а сам ловушки рубить принялся. Поля он знал и учить его было нечему. Весь август этой подготовкой прозанимались, а потом птица в ловушки пошла. Одна беда-приманка слабовата: овес да овес и на колышки вывесить больше нечего. В лесу в том году полный неурожай ягод был. Ни тебе брусники, ни черники, ни малины, ни рябины. Шаром покати. Связался я с Москвой и запросил рябины гроздями прислать. Главохота развернулась быстро и дней через десять у нас уже килограммов двадцать отличной подмосковной рябины. Постарались рузские егеря. Стали мы грозди её на колышки сажать и дело пошло веселее. Одно утро встал затемно, решил посмотреть, как это глухарь в ловушку валится. Выбрал место до зари, с таким расчетом, чтобы две ловушки мне было видно. С рассветом прилетел глухарь, уселся на сосну, на поле смотрит. Минут пять сидел, оглядывался, увидел ловушку, крыльями захлопал и уселся на столик. Сидит, шею вытянул, осматривается. Углядел рябину и как бы задумался, взгляд на ней задержал, а потом смело так зашагал по столику, наступил на мат и исчез в ловушке. Забухал там крыльями, но недолго и затих. Мы низ ловушки специально соломой снаружи обкладывали, чтобы в щели между кольями перья и крылья не попадали. Иначе птица их ломала. Хорошо получалось. Вот так они все в ловушки и попадали. Птицы встречались интересные. Вынимаю как то раз из ловушки крупного петуха, красивый и сильный, клюв как у орла, брови-рубин, шея струйчатая. Бечевочки развязал, колья раздвинул, наклонился и хвать его за бока. Глухарь дернулся с такой силой, что я его не удержал, а хватательный рефлекс у меня остался. Схватил снова, но в этот раз в руках остался глухариный хвост весь до единого перышка, а куцый петух по ловушке шарашится. Выловил я его и расстроился: такую красивую птицу испортил. На стол его было жаль пускать и решил пусть поживет, может хвост отрастет. Содержали глухарей мы в рубленом сарае с соломенной крышей и четвертая сторона его была с навесом, но без стенки, мы её рабицей затянули и дверцу прозрачную сделали. Поставили внутрь корыто деревянное, плоское и кастрюлю с водой. Ручки у кастрюли рогульками прикололи к земле, чтобы птицы её не опрокинули. Пол соломой застелили. В стенки сосновые или кедровые веники понавесили. Вот такая была у нас глухариная общага. Птицам всем мы жилетки из ткани одевали. Сережи Кирпичева-старого глухарятника выдумка-и она нам здорово помогла.
Так вот запустили мы куцего ко всем глухарям в компанию и смотрим: он козырем ходит и птицы от него сторонятся, по стенке жмутся. Что же дальше? Подошел Куцый к корыту, и все птицы отскочили. Они там горох с овсом и кедровым орехом клевали. Наш ощипок покосился на них, встал на край корыта и спокойно начал кормиться, потом напился и к стене отошёл. Остальные глухари в это время на него только смотрели, но никто из них ни пил, ни ел. После все пошло обычным порядком. Так по крайне мере каждое утро было. После того как я им корм задавал и устраивался подсматривать в щель между бревнами. Наблюдать за птицей надо было. Какой-то глухарь не ел или плохо ел, я их по номерам запоминал. На жилетках мы им мелом номера писали. Вечером приходим с фонариком потемну в сарай, зобы у замеченных птиц проверяем и если он пустой, насильно кормили. Брали чистый мешок, заворачивали в него птицу, один из нас её плотно на коленях держит, а второй берестяным совочком берет кормовую смесь, нижнюю часть клюва оттягивает, рот раскрывает и туда порцию ему в глотку высыпает, а потом воды из спрынцовки вольёт. Глотает глухарь как миленький, только башкой вертит и клюнуть норовит. Особенно петухов мы опасались, как бы в глаз на долбанул. Глухарочек кормить было милое дело. Они сразу домашними становились, как будто мы с ней месяц знакомы. И корм глотает и воду пьет исправно, никаких дерганий и возражений. По головке её погладишь, жилеточку оденешь, она немного полежит на боку, потом встанет и пойдет. И в общаге глухариной вели себя очень прилично и мало хлопот нам доставляли.
Хуже было с тетеревами. Мы их тоже ловили в те же самые коши. Вольер сделали им отдельный, но посветлее, чем у глухарей: две стенки рабицей затянули и крыша. Оказалось, тетерев-птица нервная и пугливая. Насильно кормить его-мучение. Только в глотку гороха или орехов всыпишь и не успеешь спрынцовку поднести, мотнет головой и только все это по стенкам щелкает. В руках трепыхается, из мешка вывернутся поровит, жилетки рвет. Наказание, а не птица. Но ещё дичее рябчик оказался. В принципе живыми они нам были не нужны. Но тут ввалилась как то в ловушку пара рябчиков. А мы партию птиц только что в Москву отправили и вольеры были пустые. Посадили их в теревиный вольер, все корма, какие были им предложили, но печально закончился наш эксперимент. Рябчики пугались и дергались ещё хуже тетеревов. Как только их в вольер выпустили, стали они бегать вдоль стенки, как заведенные. Видят нас или нет им все равно, видно не люди их волновали, а неволя, необычная обстановка. Так они бегали два дня с утра до вечера, ничего не пили, ничем не кормились, а на третий день утром нашли мы их мертвыми.
Удивил нас Толя Марьин. Приехал как то днем верхом на коне и вынимает из мешка диковинного глухаря. Весь он будто светло-серым пеплом от сигареты сверху обсыпан. Нет на нем ни коричневого, ни черного, ни красного перышка. Подкрылья и бока чисто белые, без крапинок. Средний палец на ноге сантиметра на три длиннее обычного и шея как шланг. Вот такое чудо. Приняли мы его обычным порядком, жилетку одели, Сима его сфотографировал и пустили в нашу глухариную компанию. Птицы его спокойно приняли, не клевали и крыльями не били. Он кормился и вел себя нормально. Отправили его с партией птиц в Москву и я телеграмму в Главк дал, чтобы передали мутанта в зоомузей МГУ или Дарвинский музей. Но "лаптю" моя телеграмма на стол попала и никто никуда ничего не сообщил. Выпустили оригинального альбиноса с обычными глухарями вместе в Подмосковных лесах, там и след его затерялся.

М.Д.Перовский