|
|
|
Медведи. Любопытные медведи
Охотились мы как-то раз со
студентом-охотоведом Витей Цуновым на глухарином току под Иркутском.
Забрались в вершину Бурдугуза, и нашли хороший ток. Первого глухаря
я успел подстрелить в Подмосковье, а вот на току не бывал. Ночевали
мы у родничка внизу под склоном, а час в два ночи пошли подниматься
на хребет. Горы тут небольшие, это не Саяны и не Кавказские хребты,
но все же. На вершинах сопок чаще всего остается не рубленый лес,
вот в этом то недорубе и был ток. Воодушевлённый добычей глухаря
на току, я решил послушать еще одного и потихоньку двинулся по вершине
в предрассветном сумраке. Вдруг слышу трещит кто-то сильно, вроде
как пеньки ломает или сушняк на костер заготовляет. Я перешел поляну,
треск затих, и по склону у меня на виду метрах в семидесяти промелькнула
какая то тень. По легкости бесшумного передвижения я принял этого
зверя за косулю, но смотрю силуэт зверя делает дугу и поворачивает
на мой след. Первый раз, услышав треск, я заложил в правый ствол
пулю. Остановившись на краю поляны, продолжал наблюдать в сторону
своего пройденного пути. Смотрю, через короткое время по моему следу
идет медведь, тропит меня. Вот, змей, любопытный,-подумал я просебя.
А ведь одной то пули ему будет мало, крупный зверь. Быстро достал
второй патрон с пулей, открыл ружье, сунул его в патронник. Медведь
уже вышел на поляну, и расстояние было не более двадцати метров.
И вот тут то я допустил ошибку. Закрывая ствол, я не попридержал
рычаг запирания, и в результате раздался резкий металлический щелчок.
Не успел я вскинуть ружье, да и подумать ничего не сумел, как медведь
круто развернулся на сто восемьдесят градусов и только колодник
и сушняк летели от него в разные стороны. Исчез как дым. Выругал
я себя за перестраховку со вторым патроном, вздохнул с сожалением
и пошел на табор. Не дался мне в руки сибирский медведь.
Ну, это медведя можно было понять. Он решил узнать,
кто ему гнилые пеньки крушить помешал. Притопал тут, понимаешь,
ни свет ни заря. Но вот второго любопытного я не очень понял. Возвращались
мы с приятелем с полевых работ и не на вертолете или машине, а пешком.
Шагаем по Кунаширу, самому южному острову Курильской гряды. Тянем
на плечах тяжелые рюкзаки и поднимаемся на перевал у мыса Гиммерлинга.
Две параллельные дороги идут вверх. А кругом растительность буйная,
густая и высокая под три метра. В упор ничего не разглядишь. Дело
в августе было, жарко, хоть и океан рядом. Плетемся еле, еле. Рюкзачищи
тяжелые. И не столько там нашей одежды и снаряжения, сколько с отливной
полосы барахла всякого насобирали. Фасонных пустых бутылок, банок,
зажигалок, мисок, термосов, кепок и прочее. Этим местные мальчишки
и все, новоиспеченные курильчане переболевают, а потом года через
три глаза уже ни на что не смотрят. А так каждый у себя старается
из этого дрепехла поначалу бар устроить. Смотрите, какие я джин-виски
пил. Один лесник заповедника на кордоне конское ведро зажигалок
насобирал, а потом всем раздаривал. Были и путевые, исправные. С
кораблей-пароходов чего в океан не валится. Один раз с лаборантом
мы нашли свеженькую бочку соленых ивасей, которая четыре дня назад
с траулера упала. Чудесные были иваси. Мне один лесник кепор подарил.
Носил его, какой-то американский офицер с авианосца. По черному
тонкому сукну вышит на нем был золотыми нитками орел и английские
буквы, обозначающие военно-морскую авиацию США. Любопытные бывают
находочки. Мой приятель дохлую собаку нашел, японскую, наверно утонула,
а на ней шикарный кожаный ошейник с иероглифами. Ошейник он снял
и месяца полтора от вони отмачивал, а потом на свою собаку надел
и всем показывал. А местные ребятишки по этому мусору просто с ума
сходили. Как океан отштормит, так утром рано до света с фонариками
бегут на отливную полосу урожай дрепехла собирать. Дело до драк
доходит. Так вот, увлекся я, что-то морским мусором, а про медведей
забыл. Идем мы на перевал, тянемся. Приятель метров на триста отстал.
Слышу, кто-то по параллельной дороге топает. Ну, думаю, дружок шагу
прибавил, меня нагоняет. На ходу окликаю его. Ну, как, тянешься.
Молчание и шаги затихли, иду дальше, прошел метров сто и слышу рядом
пыхтит кто-то и шаги удивительные. Остановился я, смотрю сквозь
листву на соседнюю дорогу. вот те и раз. Метров в пяти вижу сквозь
траву медвежье ухо и глаз, который внимательно на меня смотрит.
Он на задние лапы приподнялся и тоже на меня решил посмотреть. Потянул
я с плеча ружьё. Но не тут-то было. Ломанулся медведь прямо с дороги
в буйный заросли. Только я его и видел. Бросил я рюкзак, вышел на
другую дорогу и по следам проверил. Больше двухсот метров шел он
рядом со мной, и что ему надо было, до сих пор не понятно. Разве
только любопытство его разбирало.
Взаимоотношения человека и медведя-особый разговор.
Обычно медведь боится человека, особенно вооруженного, и стремительно
убегает. Но как я уже писал, правило-то правилами, да уж слишком
часто у медведей бывают исключения. Медведь в этом случае очень
четко учитывает баланс сил. Даже если исключить из этого положения
два сорта медведей: это медведиц с медвежатами и медведей-шатунов.
В силу материнского инстинкта, который очень развит у медведицы,
она не учитывает баланс сил, а атакует противника, будь то зверь
или человек при малейшей угрозе её чадам. Как-то застряли мы в избушке
возле Алехинской заставы на о. Кунашир. Домик крохотный в шесть
квадратных метров и нас шесть взрослых человек. Застиг нас в ней
тайфун и дождь лил три дня, носу на улицу не покажешь.
Кто не видел таких дождей-трудно объяснить. Стена
воды с ветром извергается с небес и практически без перерывов и
остановок. Не льет, а хлещет. Через минуту хоть выжми. Недаром рядом
море с океаном. Воды хоть залейся.
Устали мы друг от друга в этакой тесноте, измучились.
Ни поспать путем, ни поесть, ни отдохнуть, ни работой заняться.
Тюрьма тюрьмой, дышать нечем. К вечеру третьего дня засветило, наконец,
солнце, выбрались мы на волю. Решили размяться и немного по тайге
пройти. Со мной пошел наш ботаник Саша Берзан и две студентки-практикантки,
ботанички из МГУ. Отошли мы метров пятьсот от заставы, перешли по
камням речушку Алехину и стали подниматься по дороге в гору. Кругом
лес, трава выше головы и густая палец не просунешь. Прошли от речки
всего то метров сто пятьдесят, как сверху на нас с ревом обрушилась
медведица. Ружьё у меня одного было, а стрелять в траву, какой же
смысл. Зверь невидим совершенно. Остановилась медведица от меня
метрах в трёх-четырех, я вожу ружьем влево-вправо, но не могу в
травяную стенку выстрелить. Саша Берзан стоит за мое спиной в ладоши
хлопает и на медведя фукает. Я девчонок погнал назад по дороге.
Они понять ничего не могут. Сквозь этот шум и гам слышу, медвежонок
на дереве скулит, но увидеть его невозможно. Девчонки отошли метров
на тридцать, стоят и шепчутся. Медведица поднялась невидимой вверх
по склону и опять повторила атаку с ревом и визгом, и потом в третий
раз то же самое. Казалось, вот я ее стволами пощупаю. Когда она
отступила последний раз, успел я разглядеть её метров за тридцать.
Там под деревьями трава была пониже и пореже,и я выстрелил. Медведица
взревела дурниной и начала кататься, а потом вскочила и вверх в
гору подалась. Медвежонок соскочил с дерева и, повякивая, направился
к девчонкам и сунулся к ним в ноги. Да иди те же вы на заставу,
наконец!-заорал я на них. Прогоните от себя медвежонка! Звереныш
повернулся на мой голос и сунулся в ноги к нам. Саша пнул его и
он побежал в траву к тому месту, где только что ревела его мать.
Покрутился там с полминуты, прихватил след медведицы и, повякивая,
побежал за ней. Когда все утихло, мы пошли и проверили место, где
каталась и ревела медведица. Следов крови не обнаружили. Ночью опять
шел дождь. Утром пошел по дороге, которая обрезала гору с медведицей
от моря до моря. На противоположной стороне склона я обнаружил свежие
следы медведицы с медвежатами. Они занимались поиском пищи.
Добыча медведя дело серьезное. Не охота, а именно
добыча, чем пришлось мне заниматься на Кунашире, поскольку я работал
в заповеднике, и поставлена была мне такая научная тема по изучению
экологии этого вида. Получил я в охотуправлении восемь лицензий
на круглогодичный отстрел зверей в охранной зоне заповедника и уверенный
в себе решил, что, пожалуй, маловато запросил, но на первый случай
пока хватит. Забросили меня вертолетом на кордон по реке Тятина,
это километров шестьдесят на север от Южно-Курильска, столицы острова
и повел я там научную работу. Перво-наперво, надо изучить, что медведь
изволит кушать. А поедает он, едва проснувшись и выйдя из берлоги
травку, травку и только травку. Питаться то больше нечем. Диких
копытных на острове нет. Зайца-беляка не поймаешь, шустрее он медведя.
Мышевидных ловить, --что из пушки по воробьям стрелять. Возни много,
калориев мало. Рыбы в реке еще нет. Вот и пасется он на траве, как
обыкновенная корова. Я по тропам его хожу, на местах кормежек останавливаюсь,
считаю, поеденные растения, и гербарий из них собираю, чтобы потом
с помощью ботаника все эти корешки-цветочки определить. Как-то нашел
я почти целый корень белокрыльника. Медведь откопал, раз откусил,
но почему, то есть не стал, бросил. А корень толстый свежий, что
твоя кочерыжка. Взял я нож, обрезал медвежью поедь, а кусочек кочерыжки
в рот положил и жую. Хочу знать, что ж это медведи жрут…Надо сказать,
что белокрыльник у курильских медведей, особенно корень, в большом
почете. Чего бы медведь ни ел, а два-три корня в день прихватит,
то с рыбой, а то с травой или с орешками кедрового стланика. Так
вот, жую я, жую и поначалу ничего особенного. Кочерыжка как кочерыжка
и даже капустой припахивает, и уж совсем я собрался ее глотать,
как онемела у меня щека, за которой жевал, а потом язык, будто полсотни
заноз воткнулось. Еле успел я выплюнуть это едево. Сутки моя щека
прибывала в полной анестезии, а иголки из под языка прошли быстро.
Но ощущение не из приятных. Ладно, это бывает. Наука любит жертвы.
Но вот попался я на этом же белокрыльнике второй раз. Прилетел на
кордон директор заповедника. Вот я ему и рассказываю, как я белокрыльник
ел. Да не может быть!-заявил он. А ты попробуй,-отвечаю я и отрезаю
ему кружочек корня. Я его с собой на кордон принес и на полочку
положил. Смотрю, жует он, жует и ничего. Меня самого сомнения начали
брать. Погоди, не глотай,-говорю. Я еще раз сам попробую. Может
быть он выдохся. Отрезаю кусок и за щеку. Только разжевал, как следует,
смотрю, а у моего директора из глаз слезы катятся, и он сказать
ничего не может. Выплюнул я да поздно. Щека задубела, и занозы под
языком завязли. Стоим, друг на друга смотрим, и что-то невразумительное
шепелявим. Вижу, он злится. Кулак показывает. Думал, что я ему все
это подстроил. Пытаюсь знаками объяснить, что я не причем. Но куда
там. Вы же знаете российское начальство. Ну, ничего обошлось. Через
полдня говорить оба начали, хоть и с трудом. Но как же медведи обходятся
в это случае. Может на них белокрыльниковская анестезия не действует,
а может по этому случаю, медведь корень есть не стал. Я больше с
корнем не экспериментировал. Может быть вы попробуете.
Я вот всегда так. Обещал вам написать, как я
медведей добывал, а сам про какую-то болотную траву принялся рассказывать.
Так вот, стал я с ружьишком по охранной зоне
ходить, медведей присматривать, где бы кого для науки попользовать.
День хожу, два хожу, неделю, две и все чисто. Повсюду следы медведей,
покопки, помет, тропы, задиры на деревьях (медвежьи метки), а медведей
никак ни то, что подстрелить, увидеть не удается. Надоело мне ходить
вдоль Тятины и Саратовки и по прекрасной речке Ночке, надоело бродить,
хоть и очень уютная речушка. И не разберешься в тех местах. Охранная
зона узкая, а дальше святое-заповедник. Ушел на кордон перед первым
маем к деду Быльнову. Дед старый пьяница и самогонщик, сидит почти
круглый год на кордоне, а старуху свою оставил в поселке. Обоим
так лучше. Деда никто не ругает, и самогонку не надо боятся гнать.
А старушке не хочется самогонный дух нюхать и дедову пьяную дурь
слушать. Оба довольны. У деда две лайки. Кобель Витим красавец,
зверовой и злобный пес. При мне только двух человек искусал. Сука
Ветка все время крутится возле дома и от деда никуда не отходит.
Каждый год деда щенятами от Витима одаривает. Витим-пес серьезный,
шуток не понимает и всякие поглаживания и почесывания не признает.
После того, как я убил с ним медведя, убежал ко мне на Тятинский
кордон и там спал под моим топчаном. Дед не возражал и мне хорошо.
Это была настоящая лайка: кто с ружьем и с ней охотится и бьет зверя,
тот и хозяин. А дед дует с утра до вечера одну самогонку, да брагу,
ружье в руки не берет, на охоту не ходит. Зачем ему такой хозяин.
Так вот пришел я к деду, остановился. Ну, он,
конечно, тут же на чердак полез, об флягу загремел, мне кружку браги
поднес. Переночевал, а утром вместе с рыбинспектором Толей и его
шестнадцатилетним сыном Эдиком и Витимом отправились добывать медведей.
Поднялись на хребет и разошлись. Толя с сыном и Витимом пошли вдоль
над речкой Камышевой, к ее верховьям, а я поверху хребта метров
триста-четыреста впереди. Дело в том, что поднятый зверь в пересеченной
местности, никогда вверх, под прямым углом не побежит, только по
косой. Вот на этом постулате и основывалась наша охота. Иду, прислушиваюсь,
присматриваюсь. Отошли от большой дороги километра полтора. Друг
друга не видим. Мои напарники внизу, а я сверху. Вышел на кромку
леса, реки не видно и ребят тоже, где-то справа внизу. Слышу топот
и шум, какой-то и на кромку крутого склона медведь выскакивает.
Бежит прямо на меня и все назад оглядывается. Напустил его метров
на двадцать и тресь по лопатке, он упал. Я ружьё раскрыл и хотел
гильзу выбросить и новый патрон вложить, не успел. Выбросил только
гильзу. Медведь вскочил, и уже не оглядываясь, бросился на меня.
Закрыл я спешно ружье и ударил на вскидку со второго ствола как
бекаса. Он плюхнулся от меня метрах в шести, зарывшись мордой в
островок нестаявшего снега. Медведь был бурый, средних размеров
и весом около 100кг. Но и с таким "малышом" шутить опасно.
Раненый, он мог бы наломать дров и ребер. Первым подбежал Витим,
затем и мои напарники. Медведь их услышал и увидел первым и так
хитро ушел, что они его не заметили, и спустили собаку только на
выстрелы. Но главную задачу они все таки выполнили. Пришли на кордон
к деду Быльнову, на радостях он вечером перебрал и всю ночь колобродил,
приставал к свои гостям. Утром его зять, по фамилии Заяц, а по профессии
хирург, сказал ему:-Дед, если ты еще будешь орать в дурь, выставим
твою кровать на улицу, и ори на всю тайгу сколько хочешь. Но дед,
намучив всех за ночь, спал сном младенца. Я спросил хирурга, чем
он на кордоне занимается. "Да вот, отгул взял, срубы рублю.
Разве с моей зарплатой можно на материк уехать с семьей". Чудесная
страна Россия, прости господи. В ней скрипачи подрабатывают молотобойцами.
Человека учили шесть лет на хирурга, чтобы он подрабатывал плотником.
Это на Курилах, где коэффициент по зарплате-два и восемьдесят процентов
надбавки за четыре года работы. Несмотря на дурно проведенную ночь,
мы стали отмечать 1 мая, и набралось нас человек семь. Дед в отключке
лежал. Все это быстро надоело, и в середине дня я предложил инспектору
пройтись старым маршрутом. Я всегда вспоминаю пословицу: Не радуйся
раннему часу, а радуйся счастливой минуте. Так и сделали. Пришли
на то место, где лежала в снегу укрытая ветками туша вчерашнего
медведя. Толя с сыном и Витимом спустились к реке, а я впереди пошел
по склону. Прошел с километр и оказался на краю пустоши. Слышу впереди,
Витим лает, и метров за четыреста штук восемь высоких пихт стоят,
заметно на фоне лиственного леса выделяются. А на вершинах у них
вороны сидят, но не наши серые, а здоровенные черные и вниз смотрят.
Орут грубыми собачьими голосами, московские вороны против них чистые
соловьи. Неужели Витим на ворон лает,-подумалось мне. Начал двигаться
поспешно на лай и скоро вороны улетели, а собака все лает. Вот уже
метров на сорок подошел, смотрю, Витим толстенную пихту облаивает.
Пихта-это не сосна, на ней не вот кого быстро рассмотришь. Повел
взглядом от корня к вершине, нет ничего. Начал ветви рассматривать
в обратном порядке и вижу близко к вершине большая медвежья башка
торчит. Прицелился, да видно плохо, выстрелил, и медведь только
голову в лопатки ужал, и за ствол спрятался. Ну, ладно, погоди.
Я тебя по лопаточке огрею. Ружье перезарядил и подошел еще метров
на десять. Вот теперь все в порядке. Снова выстрелил, и медведь
с пихты летит ласточкой, как белка летяга растопырил все четыре
лапы, сальто в воздухе сделал, сверху дерьмо из него дождем сыплет
и бух спиной в не растаявшую кучу снега. Как для него здесь оказалась.
Ударился, вскочил и деру. Витим за ним, за гачи его хватает и через
полсотни метров остановил. Раз за разом выпалил я по нему и медведь
лег. Здесь охотник кончился и объявился ученый. Рулетку из кармана
достал, всего медведя обмерил. Вскрытие сделал, внутренние органы
осмотрел на предмет наличия болезней. Желудок вскрыл, а там чистый
салат: листья да травка, да корни белокрыльника и немного черемшей
припахивает. Бери вилку и закусывай. У вчерашнего медведя все то
же самое было. Оба зверя самцы по три-четыре года. И по размерам
одинаковые. Только шкура почти угольная, а на лопатках, словно апельсинового
цвета, шалька накинута. Медведи как люди, все разные. Разделали
мы его, мясо в снег уложили, сверху шкурой накрыли, кустами и лапником.
Вот думаю, своих заповедниковских коллег медвежатиной накормлю.
Да не вышло из этого равным счетом ничего. Передал я с нарочным
записку директору, чтобы вездеход прислали за тушами, шкурами и
другим научным материалом. Только день за днем проходит, и нет никакого
транспорта. А на себе пусть черт носит, он хоть маленький, тощий,
но жилистый. На пятый день приходит ГТСка моих друзей геофизиков.
Они прослышали, что я убил пару медведей, и сами приехали. Медвежатинки
захотели попробовать. Поехали забирать туши и все прочее. Подъезжаем
к месту, где лежит первый медведь. Стая ворон и орланов оттуда поднялись.
Ёкнуло у меня сердце, и вместо мяса увидели мы голые ребра, лопатки,
да позвоночник. Вороны нашли, медведи на их крик и шум явились и
славно своим собратом закусили, а остатки лисы подчистили. То же
самое произошло со второй тушей. Но с нее хоть удалось нарезать
килограмм полтора, чтобы дать понюхать друзьям медвежатины.
Не всегда так благополучно охоты на медведей
кончаются и написано об этом немало.
М.Д.Перовский
| |