Середина сентября для западного побережья Байкала - красивая осень, "бабье лето". Путь от Иркутска до Еланцев мы преодолели практически по бездорожью на совсем свеженькой модели УАЗов, специально для такой езды и предназначенной UAZ 315195 "Hunter". Охотники получили недорогой, но очень надёжный и относительно комфортный внедорожник. А недостатки…Ну, что ж, надеемся - доделают.
Байкал был ласков и тих. Лучи утреннего солнца скользили по отрогам хребтов, освещая раскрашенную палитрой осени широколиственную тайгу. Побелевшие гольцы заглядывали в зеркало вод.
Мы подходили к Ольхонским воротам и, чтобы получше разглядеть побережье, прижались к юго-восточной оконечности Ольхона. Величественные скалы, может быть ровестники озера, вертикально срывались в его пучину. Гордый горный орёл одиноко парил над остроконечными пиками. Где-то там, в неприступных утёсах таится его гнездо. Марсианские контуры скал создавали впечатление сказочного замка страны Зазеркалья.
Впереди было Малое море. При выходе из Ольхонских ворот на горизонте мы рассмотрели рыболовецкие артели, ведущие лов омуля, и уже повернули к ним, чтобы расспросить о жирующей птице, запастись свежей рыбой к вечерней ухе, как сопровождающий нас егерь показал в сторону примыкавших к распадку сосняка и лиственницы. Даже в бинокль не сразу удалось разглядеть то, что уловил своим острым взглядом егерь. На склоне с осанкой царственного зверя, высоко подняв венценосную голову, взирал на водную гладь красавец изюбр. Конечно, он видел нас и слышал наши голоса. Осторожный рогач был в безопасности и хорошо это чувствовал. Игорь попросил егеря подойти ближе к берегу, чтобы сделать снимок. Но стоило катеру повернуть в требуемом направлении, как животное развернулось и растворилось в тайге.
- Ничего, на обратном пути мы наведаемся сюда, - сказал егерь.
Напротив Ольхона в панораме сбегающего к воде распадка, сплошь покрытого чешуёй гранитных обломков, выделялись скелеты причудливо изогнутых сосен. Некоторые из них опирались на кривые оголённые корни и будто не росли из земли, а судорожно цеплялись за неё. Это ветры выдули сухую и рыхлую почву. Таких сосен по берегам Байкала множество. Да, ветер! От него тут многое зависит. Местные жители делят ветры по направлению и силе, главными из которых признаются западные и северо-западные. "Сарма" или "горной" отличаются особой яростью. Скорость его бывает более 40 м/сек. Называли рыбаки и другие: "баргузин", "верховик", "ангара", "шелонник", "култук", несколько долинных. Многие из них очень опасны и горе застигнутому на большой воде "сармой" или "баргузином". Только местные охотники и рыбаки умеют улавливать признаки надвигающихся ветров, спеша укрыться в тихих бухтах и переждать ненастье. "Сарма" поднимает волну не меньше морской. Но теперь стоял штиль, чем Байкал, особенно осенью, радует не часто.
Рыбацкая артель, широко рассеившись по Малому морю, выбирала сети. Из кошельковых тралов скользил серебристым ручьём омуль. Большие, с развалистыми бортами и высоко задранными носами, лодки, заводили и ставили снасть, со стороны напоминающую правильную геометрическую фигуру в форме сердца. В воздухе стоял запах свежевыловленной рыбы. Бригадир артели, довольный путиной, лично высыпал нам ящик только что поднятого омуля, потом, узнав о гостях из Киева, улыбнулся и выволок из-под брезента полутораметрового тайменя. Это был щедрый подарок. Рыбаки в прямом смысле навели нас на птицу, рассказав о массовом её скоплении в Чувыркуйском заливе и вверх от Малого моря у побережья напротив истока Лены. Их послушать, от одних названий голова пойдёт кругом. Исток Лены!.. А ведь и впрямь в десятке километров от Байкала начинает великая река Сибири свой могучий бег к океану. Будто подтверждая слова рыбацкого старшины появились над побережьем и потянулись только им известной трассой вереницы серых гусей.
- К Воздвиженью снимутся, - заметил егерь и мы, отблагодарив рыбаков украинской горилкой, поспешили вслед исчезающим стаям.
Рыбаки сказали сущую правду. Пока мы продвигались вдоль побережья, через Байкал в сторону Чувыркуя без конца тянули косяки уток и гусей. Однако, идти под самый Баргузинский заповедник было и далеко, и неосмотрительно. Штиль в это время в любой момент мог смениться штормом и сколько бы нам пришлось пережидать его на Восточном берегу - одному богу известно. Очевидным было и то, что отсиживаясь на большой воде днём, птица вечерами снимается на кормные места и, следовательно, лучшим выбором станет охота на перелётах. А в случае чего - вчсадимся на берег или повернём к рыбакам на Ольхон.
Остатки дня мы посвятили обустройству лагеря и разведке пролётных трасс. Всю ночь на таёжном взгорье слышался рёв изюбрей, а с рассветом начались незабываемые двое суток охоты на гусей и уток.
Прежде мне доводилось бывать в местах, богатых водоплавающей птицей, например на озёрах Карелии, Днепровских и Дунайских плавнях, в Ленкорани. Но там я никогда не встречал такого многообразия видов и совершенную непуганность дичи. Для принимавших нас друзей, ничего диковинного в этом не было. Нам же всё время казалось, что мы пребываем в зоологическом саду и это птичье царство - не настоящие охотничьи угодья. Морянки, гоголи, лутки плюхались рядом и, нырнув раз-другой, начинали прихорашиваться и плескаться. Гуси не позволяли себе такой беспечности, и даже при многочисленности стай взять их было не проще, чем на причерноморских лиманах. И всё же мы порядочно настреляли, достаточно, чтобы удовлетворить жажду охотничьего азарта, почувствовать дыхание первозданной природы и, надышавшись её врачующим настоем, сказать себе: "Довольно! Смотри, любуйся, запоминай. Байкал!..Тайга!..Омуль!..Дичь!..Разве не за этим ты ехал сюда? Вот оно - сердце России и ты ощущаешь его биение, слышишь древний голос земли".
Хотелось побыть в этой глуши ещё, но егерь, Николай Чемпалов, эвенк и потомственный охотник, чем-то напоминавший образ Арсеньевского Дерсу, рано утром третьего дня забеспокоился и сказал, что к вечеру поднимется ветер и надо успеть проскочить Ольхонские ворота. У южного его мыса он планировал организовать охоту на изюбра. Небо было ещё чистым, а Байкал по-прежнему блестел гладью, но возражать мы не стали. Проводникам принято доверять.
"Баргузин" настиг нас у входа в пролив. Свалился с гор и саданул шквалом, да так, что рулевой с трудом удерживал катер на курсе. Нагонной волной заливало корму и километр пути до бухточки, где решили укрыться от бури, мы преодолели с невероятным трудом. Рыбаки-артельщики ушли в Хужир пережидать бурю. И мы не могли выходить из пролива - в открытой части бушевал шторм. Здесь, куда привёл катер Николай, было относительно спокойно. Но из-за скалистого мыса Южного Ольхона доносился грохот разбивающихся волн. Тайга, потемневшая и мрачная, гудела и жаловалась на рвущую её бурю.
Надёжно закрепив катер и определив вахту, с оружием и частью снаряжения мы направились к кедрачам, где, по уверениям егеря, стояли табором "шишкарщики", промышляющие кедровый орех. Через час хода мы вышли на обустроенный уютный лагерь. Их было человек десять. Обустроенный уютный табор подсказывал, что промышляют они кедровый орех не первый день, а сами кедрачи что-то вроде родовой плантации, с которой аборигены и собирают в осенях ежегодный урожай. Рядом с балаганами "шишкарщиков" мы поставили свои палатки, намереваясь переночевать и затем совершать поиски изюбров в ручьистых распадках побережья.
Поляна кедрача представляла настоящий цех кустарного промысла: огромная куча кедровых шишек, подвешенные на жердях сеялки, длиннющие колотушки, широкие берестяные совки и не менее широкие деревянные лопаты, представляли нехитрый инвентарь артели. Поодаль под навесом стояли полные меши уже вылущенного ореха. Запустишь ладони в шоколадную спелость и кожей ощущаешь маслянистую нежность скорлупы. Наверное, орех также промышляли и сто, и двести, и тысячу лет назад и мало что изменилось в способе его добычи.
Шишкари уверенно заявили, что в окрестностях бродит несколько изюбрей. Николай, похоже, тоже знал это не хуже их, но как быть с погодой? Она вносила свои коррективы. К вечеру нагнало тучи и всю ночь лил обложной дождь. Утро изменений не принесло. Ветер гудел с прежне силой и перемен к лучшему не предвиделось. С высоты таёжных склонов Байкал рисовался во всей красе своей дикой ярости. Над скалами Ольхона стояло белое облако водяной пыли. Дальбыла серою и туманной. Лишь на третьи сутки в небе появились просветы. Дождь сделался мелкий, а вскоре и вовсе прекратился. Ветер стомел. Но крутой валик, ещё добрых полдня гнало к побережью. Идти на поиски изюбря мы уже не могли. Тайга отсырела и набрякла - сунешься, так и хлынет со всех веточек холодный душ.
Через два дня нам лететь в Москву, а ещё до Иркутска надо добраться. К полудню подсушило. Пока мы сворачивали табор, Игорь с Николаем прошлись по светлохвойной тайге. Были слышны их выстрелы. Оказалось, они настреляли с полдесятка рябчиков. Николай сожалел, что не удалось организовать зверовых охот, по осенним тетеревиным выводкам, с лайкой на молодых глухарей. По его мнению, нам следовало выбираться недели на три-четыре. Весной ли, осенью или зимой, всегда можно получить желаемую по сезону охоту. Стала модной зимняя медвежья охота на берлогах, чучеление тетеревов.
Вообще, просматривается линия возврата к старинным способам сибирских охот. Сегодня немало желающих испытать себя в охоте экстремальной, например, взять медведя на батас или поймать живого волка в саянский сруб, а потом сострунить. От желающих попасть на "диковку", так называется охота на дикого северного оленя на его миграционных путях, просто нет отбоя. Но это больше тропа романтиков, истомлённых городской жизнью и готовых по полгода пропадать в тундрах. Николай ещё долго рассказывал бы нам о Сибири, Священном Байкале, о жизни его соплеменников-эвенков в стойбищах, описывал бы природу, разные-преразные охоты, но… нас давно ждали на базе.
Мы прощались с Байкалом и совсем не жалели о несостоявшейся охоте на изюбра. Теперь Байкал будет встречать нас ежегодно в разные сезоны для разных охот. И конечно, Николай Чемпалов обязательно отвезёт нас в тайгу на настоящую пантовку.
Заря в воздухе зацвела необычно красивая. Она долго гналась за нами, билась солнцем в закат и планировала на крыльях лайнера.

Иван Касаткин