В том, что итальянцы славные парни, мы убедились сами. Веселые. И в этой части очень похожи на нас. Больше всего они обожают хорошую компанию, доброе вино и…женщин. Без них быстро скисают. О пицце, макаронах и тому подобном, не говорю - бытово.
Встречаются среди них и охотники. Не так много, как у нас, но встречаются. Правда, по большей части, птичники. Зверя, видите ли, у них нет. А чего, спрашивается, перебили?
- Не водится, - отвечают.
- Почему? До ледникового периода везде водился.
- Зато мы появились, - смеются. - Где зверю жарко, итальянцу в самый раз…
Луиджи и Никколо южане, из Калабрии. Цвет лица у них смуглый, не похожий на обличье предальпийских итальянцев.
На охоте в Житомирщине они оказались случайно, благодаря нашему другу Сашке Лутову. Черт его дернул взять их с собой. Но и девать гостей было некуда.
Мог, конечно, остаться на выходные в Киеве и таскать по музеям. Тогда и сам без охоты остался бы. А это сверх его сил. Вот и приперся утречком в хозяйство в сопровождении странных ассистентов.
Первым из машины выкатился маленький, но широкий, как диван, турист. Без ложной скромности он протягивал всем по очереди руку и представлялся:
-Никколо, Никколо…- затем затараторил по-итальянски, то и дело обертаясь вокруг себя, и указывая широким жестом на лес и на ружья. Потом произнес: - "Пук, пук..." - и, театрально закатив глаза, обронил на бок голову.
- Чего это он? - отодвигаясь в сторонку, спросил Владимир.
- Восхищается нашей природой. Говорит, что мечтает застрелить оленя, - перевел Лутов и, словно извиняясь, пожал плечами.
- Тогда в другой раз привози. У нас лицензия на кабана и косулю.
- Это как же они охотиться будут? - оглядывая экипировку нежданных охотников, полюбопытствовал Жора.
И, правда, облик итальянцев никак не выдавал в них людей, вознамерившихся в ближайшей перспективе посвятить себя занятию столь благородным делом, как охота. Никколо был одет в спортивный костюм, поверх которого наброшен плащ с подбоем, на ногах кроссовки. Завершала его гардеробчик ярко - желтая, чулком напяленная на голову трикотажная шапочка с болтающимся бубоном, в каких можно часто видеть гуляющих с мамами детей ясельного возраста.
Луиджи выглядел ничуть не лучше: в высоких осенних ботинках, в кашемировом пальто и шляпе он очень походил на учителя биологии, вышедшего в парк собрать к уроку гербарий. Вооружен "биолог" был фотокамерой и…березовым дрючком, вырезанным, должно быть, во время дорожной остановки "по нужде".
- Мамма мия! - ахнул вышедший из егерской Михаил, на что Никколо, заслышав родные звуки, отреагировал по своему. Он подскочил к великану и, утопив свою мягкую ладонь в его могучей длани, произнес изумительную речь, из которой мы только и поняли: Италиано и Украина…
Михал Иваныч был у нас за старшего, но как это безошибочно определили итальяшки, заегозившие перед ним, для нас осталось загадкой…Может внешность подсказала им, что человек с таким ростом и должен быть начальником?
- Понимаешь, - оправдывался возмутитель правил охоты, - я ведь сам первый раз за сезон вырвался, а тут…Они со мной в загон ходить будут. Это мои "делавары", партнеры, значит…куда я…- проглотил он незаконченную фразу.
Михал Иваныч глянул на коллектив. Мы завтракали, разложив снедь на столе беседки.
- Ладно, уж, угощайте "клоунов"…и чаем тоже. Ну, ты, даешь, Сашок. Чилентано…Тото Кутуньо. Ни на шаг не отпускай их от себя.
Перцовки "клоуны" хряпнули с удовольствием, хотя и поморщились. Охотничий их статус был определен.
Однажды, во время "парада суверенитетов", когда руководители охотничьих обществ ударились приглашать иностранцев "посафарить" в постсоветских угодьях, довелось мне видеть охоту итальянцев на уток в Межреченском охотхозяйстве.
Подъехали они к берегу Киевского водохранилища на больших туристических трейлерах. Чего в них только не было: и телевизор, и музыка, и душ, и…туалет, и спальня, и столовая. Вобщем, выездная гостиница. Но более всего поразила холодильная камера, кубов на шесть. Это для того, чтобы дичь, до последнего кулика, с собой в Италию увезти. Оказалось, что "сафарился" ресторатор из Палермо. Так он за две недели охоты ни одну утку не зажарил. Говорил, что у себя дома за одно блюдо выручит двадцать долларов. И поездку окупит, и прибыль получит. Нас же, даже дома, извека, охота в одни убытки вгоняет.
Для этой их "прибылишны" наши организаторы расстарались. Межостровные мелководные плесы перегородили скрадками, чучел наляпали видимо - невидимо. У стрелков ружья дальнобойные, с дульными насадками, электроманки, в лодках ящики патронов…Что сказать? Настоящие утиные загоны им устраивали. С другого конца водохранилища на малой скорости по краям летели два вертолета, а между ними десяток, не меньше, моторок двигалось. Вся пернатая живность, таким вот образом, ставилась на крыло и устремлялась на скрадки итальянцев. Война!.. Настоящая фронтовая полоса - такая стояла канонада. И так каждый день. Через неделю у них патроны кончились. Попросили привезти. Доставили "рекордовские". Попукали "макаронники" ими малость, да все за борт и высыпали. Импортными в то время магазины еще не наводнили, а они "магнум" использовали. С трудом "Hubertus" разыскали.
Тысячи полторы разнопородицы наколошматили. Выпотрашенную дичь в холодильник упрятали. И никакого тебе браконьерства - коммерческое сафари…
А нашим охотникам, всё как для своих - до обеда пятки мнут и хоть бы что. Кто-то рябчика видел, где-то козы мелькнули. Выходило - не Украина, а Калабрия, где звери до ледникового периода водились.
Поначалу итальянцы в загоне не очень-то и проявлялись. Дальше - больше. Петь начали. Будто не лес это житомирский, а фестивальный в Сан - Ремо. Как оказалось, Сашок, чтобы скрасить унылое положение "пустых" загонщиков, перед началом очередной гонки, коньячком их потчевал.
Как раз после такого "приема" орал Луиджи… " Фелечита…Фелечита"…, а козел возьми и подорвись вблизи него. Дрых за дубом на бугрище. Обычно-то они, ого-го, как далеко слышат. А тут козёл, на удивление, в глубокий сон провалился и, не иначе, спросонок, не понимая, что, где и как, метнулся не от загонщиков, а, в аккурат, налетел на ошалевшего от страха Луи…
Козел сшиб итальянца и сам, не менее его напуганный, шарахнулся в крепкий лозняк.
Барахтаясь в кущах, Луи голосил так, словно его по - настоящему порол секач. Лес наполнился звуками явно не сценического исполнения. На гвалт и треск ломаемого сушняка примчались лайки и сходу ткнув свои острые морды в еще теплую лежку козла, устремились по его следу. Пахучий козлиный след привел собак к только успевшему перевернуться на живот и подбиравшему под себя колени, Луи. Намереваясь встать на ноги, похожий на биолога итальянец, приподнял упитанный зад. Серое пальто, брюки, притрушенные сухой травой и упревшей под снежком листвой, обломки веток - все это делало копошащуюся в кустах массу весьма похожей на зверя.
Чуя запах козла молодая, полная бестолковой энергии, но еще, видно, неспособная в крепях отличить итальянский зад от козлиного, рычащая Аза аппетино рванула прикрытую кашемиром ягодицу Луи.
Бедный Луи!..Не оправившись от нападения неопознанного им зверя, он легко мог получить инфаркт, теперь уже точно зная, что терзают его волки.
- А-а-а.., - раздался пуще прежнего вопль.
Испуганная, и впрямь, серой шерстью похожая на волка, Аза отскочила и трусилась, не в силах осознать превращения козла в человека. Только приспевший и проскользнувший мимо Булат увел за собой растерявшуюся первополку.
Ломившиеся на крик Сашка и Жора застали Луи в позе роденовского мыслителя. Он с трудом приходил в себя. Измятая шляпа большим лосиным ухом торчала из корневищ лозняка, пальто измызгано, и с оторванным лоскутом теперь только и годилось, чтобы собирать в нем гербарий. Очухался Луи, лишь в предел изничтожив остатки Сашкиной фляги.
Луиджи никак не соглашался с тем, что в первый раз на него случайно налетел козел, все же выставленный собаками к номерам. И хотя этот "лютый" зверь, обезвреженный, теперь лежал у его ног на просеке, он упрямо стоял на своем, что тот был гораздо крупнее и страшнее. Не признал итальянец в лайках и "волков". Собаки, дескать, трусливо укрывались в лесу, когда он в одиночку боролся со стаей.
- Этой палкой я бил главную волчицу по морде и по глазам, - показывал Луи на березовый дрючок, с которым теперь не расставался даже заталкивая в рот закусочный бутерброд. Он чувствовал себя не меньше, чем расправившийся со львом Самсон. - Волки убежали, когда я совсем расквасил ей морду…
Слушая перевод и давясь смехом, многие временно отставляли стопку, чтоб не поперхнуться и, вдобавок к волчьей напасти, не погибнуть от асфиксии.
- Э-э-э… - махнул рукой Луиджи на уже ободранного козла, - вот то зверь был…мамонт.
Хлопцы, не в пример рестораторам, начинали нам нравиться.
Кабанов найти не удалось. Иначе бы в Италии Луи и Никола рассказывали, что в Житомирских болотах охотились на носорога.
Завершалась охота баней, устроенной хлебосольным сельским головой Панасом Степановичем Перебийносом. Добрый был голова. Таких нынче, уж, нет, перевелись, как звери в Калабрии.
Панас Степанович был, еще крепче нашего, охотник. А банькой привечал всякий наш приезд. Под стать Мише, богатырский мужик. И фамилия с конкретным намеком. Если приложится, одним носом, пожалуй, не обойдется.
Банька, это так, фигуральное понятие. К ней, кроме ядреного пара и дубовых веников, приложение полагалось - стол метра на четыре, чтоб на всю ораву.
Вот мы туда скопом и прибыли, вполне довольные итогом охоты. Да. Так вот о столе. Он только в сказке скатертью-самобранкой яствами уставляется. У сельского головы ее роль исполняли три моложавые стряпухи из межрайонной столовой, ютящейся на его территории. Звали их Настя, Юля, и третью, ни дать ни взять, прям на итальянский манер - Филумена. Бог его знает отчего, почему Филумена, но мы к ее имени давно привыкли и ничего особенного в нем не видели. А тут всамделешние итальянцы.
Встречают нас хозяюшки у порога бани, и каждому граненый стопарик наливают из четверти. Хорошо, с улыбкой и теплотой. Мы тоже уже согрелись и лезем чмокаться после стопки. Девчата незнакомцам представляются: Юля, Настя, Филумена. Что тут с Луи и Николой сделалось…
- О-о-о, - лепечут,- италиано…сеньера - и, ну, лобызать их, по-своему, по-итальянски.
Забыв о бане, все дружненько приловчились за столом. Сначала были тосты. О чем только не говорили: о богатой Житомирской земле, об охоте, о хозяевах.., а итальянцы о женщинах и любви. В конце концов, умаявшись, Никола мирно затих, и, прижавшись к Филумене, уронил голову на ее величественную грудь. Стряпуха, пышная, как распустившийся куст ароматной сирени, поглядывала на него с явной симпатией.
Никола встрепенулся когда "мыслывцы заспивалы". Исполнив дуэтом ту самую "Фелечиту", когда Луи забодал козел, итальянцы стали просить "сеньер" спеть мелодичную украинскую песню.
Импровизированный концерт, без которого не обходится ни одно уважающее себя украинское застолье, еще продолжался, когда все же вспомнили о парилке.
Смелые сначала просочились в предбанник, потом достигли полка и вскоре за стеною послышались стоны, шлепки и возгласы удовольствия. Итальянцы насторожились. Звуки их волновали.
- Ах, ох,..о-о-о…так, так…поддай, поддай…ещё-о. Ой, кончай уже, заездил, - долетало до их ушей и кое-что они понимали, но только самую малость.
- Что там происходит? - спросил Никола у Михаила.
- А-а, баня,..шлеп,..шлеп…
- Шлеп, шлеп? - переглянулись итальянцы.
- О-о, да!.. Хочу шлеп, шлеп, - отвечает Никола и смотрит на Филумену.
Явившиеся покрасневшими, словно вареные раки, Георгий и Панас Степанович возвестили о полученной благости, и что парилка свободна. Их вспотевшие лбы и пылающие лица взбудоражили Луиджи и Никколо. Луи покачал головой и поднял вверх большой палец, должно быть, выражая, тем самым, похвалу их яростному и необузданному темпераменту. Филумена с десятком простыней прошла в предбанник. Никколо юркнул за ней.
- Ишь, ты, какой шустрый, - смеялась стряпуха, выходя и притворяя за собой дверь.
- Ты бы попарила его, Филя… Отходи чуток, он ведь нашей бани не знает, подстрекал бабенку голова.
- Сам управится, - румянилась Филумена. - Дружок пусть поможет. Ему тоже, небось, хочется…веничка попробовать. - Шлеп, шлеп! - показала она Луи на дверь парилки.
- Втроем? - восхищенно переспросил "гроза волков". - О-о, высокий стиль… - и смело шагнул за исчезнувшим в банном чреве земляком.
Каменка в бане дядьки Панаса была сооружена так, что над топкой сразу располагались не камни, а толстый и широкий, шире печки стальной лист, уж поверх которого высилась каменная пирамида. Пар от такой каменки пронзал все тело, вышибая любую хворь. Он возносился вверх, как столб пепла из жерла вулкана, постепенно оседая и расползаясь по полкам.
Мы еще побалагурили, перемежая застолье анекдотами, но там, где под хлесткими ударами веника сами собою рождаются всевозможные возгласы удовольствия, было тихо.
- Пойду-ка и я облегчу душу, - решился Михал Иваныч. - Что-то не слыхать наших удальцов.
Какое-никакое время он бубнил, раздеваясь в предбаннике, как вдруг неожиданно выскочил наружу в одних трусах:
- Где бы вы такое видели…Баня по-итальянски…Тебя, Филечка, требуют. Говорят, обещала втроем…париться…
- Как это, меня требуют? - опешила Филумена.
- Зайди, не бойся…Пошли вместе, - потянул он за руку зардевшуюся пышку.
- Ах-ха-ха…- раздался ее пронзительный смех и все, кто был поближе, посунулись посмотреть, что же такого в парилке, что, по мнению Михал Иваныча, никак нельзя упустить.
В ту самую минуту, как мы сгрудились перед дверью парилки, мне почему-то вспомнилась сцена из кинофильма "Бриллиантовая рука", вспыхнул образ управдомши и плывущий взгляд отключавшегося исполнителя "песни про зайцев".
Бог мой!.. В глубине парилки на нижнем полке друг против друга сидели, прикрыв ладонями уши, несчастные итальянцы. В чем сидели за столом, в том и отправились, как в преисподнюю. Луи в спортивном костюме, Никола в брюках и свитере, отчаянно млели. Пот струями, словно ручьи в половодье, бежал по их лицам, ныряя взашей, а там, и к местам разливов. Под ними уже наметились лужи, в обуви хлюпало. Они ждали … Филумену! Но силы парильщиков таяли пропорционально покидавшей тело влаге. Еще минута-другая и тепловой удар был бы неизбежен.
Филумена первой и осознала эту опасность. Схватив ведро холодной воды, стряпуха чухнула ее на головы любвеобильных южан. Тогда и мы, зубоскалы, отямились. Филя в обнимку сама вытащила в предбанник Николушку, так уж она после этого его величала. Сама и сушила, обертая в простыню. Но и Луи вниманием женщин обойден не был. Смеялись мы над итальянским способом париться уже после, как Сашкины друзья пришли в себя.
Оказавшись в предбаннике, они поспорили. Кто кого пересидит, тот к Филумене и внимание проявит. А уж там, как звезда просияет. Молодуха-то обеим приглянулась.
Засиделись мы допоздна. И не только не поделили освежеванного козла, но и забыли о нем. Провожали нас тоже долго: то запорожная, то стременная, то на коня…
С недельку звонил Михал Ивановичу сельский голова Панас Перебийнос, приглашал на охоту, обещая забытого козла компенсировать и, сказывал, чтоб непременно итальянцев привозили. Особенно Филумена Николушку хотела видеть. Так, мол, и заявила, что сама парить его будет.
Нет, что ни говорите, веселые парни итальянцы и, по мнению Панаса Степановича, некоторые особенно к … охоте расположены.

Иван Касаткин