Совсем другими я видел медведей, когда они без свидетелей занимались своим промыслом.
В разгаре лета мы с проводником мчались на моторке по горной реке Большая Уссурка, раздвинувшей горы Сихотэ-Алиня. А к концу дня нас накрыла такая буйная гроза, и такой густой берёзовый лес молний окружил, и так буйно закувыркались громы в закрытом чёрными тучами страшном небе, что хоть плачь. Но проводник, знающий эти места как свой дом, прокричал мне в ухо: «Тут недалеко пасека, может, к ней рванём, а?» И я согласно кивнул головой.
На пасеке хозяина не оказалось, на всех дверях висели замки, мы взобрались на чердак жилого дома и обрадовались: там было просторно и сухо, и два топчана кое с какою постелью ждали нас, даже всякая рабочая одежда висела на гвоздях.
 Спали крепко. Под утро сквозь монотонный шум дождя по крыше донеслись до нас некие непонятные звуки с дальнего угла пасеки, потом они унялись, а через некоторое время снова возникли. Я выглянул в оконце и обомлел: насквозь промокший бурый медведь, вымазанный мёдом и облепленный пчёлами, тащил улей к речной протоке, шагая на задних ногах и обняв передними ношу.
Несмотря на рань и ненастье, обозлённые пчелы кусали грабителя, куда только могли дотянуться жалом, но больше всего в морду, отчего медведь то и дело ставил улей и отбивался от пчёл, вытирая морду, засовывая её в кусты погуще, потом катался и елозил по траве... И снова обнимал улей, и опять упорно нёс его, потешно косолапя, к воде, скуля и взрёвывая от новых пчелиных атак.
Я подозвал своего компаньона, тот тоже припал к стеклу глазами и тихо захохотал, объясняя мне шёпотом: «Сейчас будет топить пчёл и обмываться». А медведь действительно опустил улей в воду и приналёг на него. Но пчёлы окончательно ожесточились и облепили грабителя до такой степени, что тот нырнул в воду. Улей, полузатонув и накренившись, тихо поплыл по течению, качаясь на волнах от «купающегося» топтыгина.
 А через полминуты страстный любитель мёда осторожно высунул из воды морду, потом подплыл к улью и... запихал его под навись тальников так, что утонул он там и «заякорился». Довольный собою, медведь стал буйно купаться, взвизгивая от удовольствия, оттирая шерсть то в воде, то в траве, то просто вылизывая с неё мёд шамкавшим языком, следя при этом за местом с притопленным ульем.
И лишь приведя себя в порядок, почёсывая морду, он по-хозяйски вынес улей на берег, оглядел и, обнюхав его и убедившись, что одни пчёлы утонули, другие же осиротело разлетелись, стал жадно есть мёд вместе с воском.
И только тут мы решили пресечь разбой хозяина тайги. От нашего дружного крика он пустился в такие резвые бега, треща кустами, на какие не всякий заяц способен.

Сергей Кучеренко