С возрастом все чаще стали бередить душу воспоминания о периоде жизни, когда я занимался промысловой охотой. Возможно, это время лихих девяностых оставило такой глубокий след в подсознании. А может, потянуло к давно забытому способу выживания? В России ведь от сумы и от тюрьмы не зарекайся...
Погружение в картины прошлого происходит, как правило, ночью.
В квартире тишина, домочадцы спят, а события минувших дней прокручиваются одно за другим, как отрывки из кинофильма.
И, что самое удивительное, они детальны, ярки и осязаемы, будто все это было вчера.
Однажды я задумался, что же было главным на промысле: добыча, напарники, красота осенней или зимней тайги, длительные переходы, возможный заработок или что-то иное?
Но все оказалось до букваря простым и понятным: главным было тепло. Не утонченно душевное, как от объятий любимой женщины, от поцелуя ребенка, доверяющего тебе до кончиков пальцев, или от звуков скрипки, сотворенных музыкантом-виртуозом в тишине концертного зала, а физическое, природное, естественное тепло.
Не случайно, древние люди оставляли в пещере хранительницу очага. Не сбережет огонь — накажут. Быстро и с аппетитом съедят. Много этот очаг значил для сохранения жизни племени. А у меня в режиме автономной охоты, по сути, было почти первобытное выживание.
 Как приятно, что в твоем зимовье, куда сейчас идешь (а до него еще добрый десяток километров), у печки есть охапка сухих дров и рулончик бересты, снятый мимоходом с трухлявого пенька.
И без особой траты сил, которых уже почти не осталось, ты можешь сложить дрова на берестинку, в жестяную буржуйку, зажечь сухую спичку о сухой коробок и долго смотреть на огонь, не закрывая дверцу, чтобы роговицами глаз, кожей лица, ладонями замерзших рук, обонянием впитывать тепло, понимая, что наконец-то ты дома, что на сегодня ты отгорожен от сюрпризов заснеженной, безжалостной и бескрайней тайги главным благом охотника — теплом…
Третьего соболя добывал уже ближе к вечеру. Суконная куртка, свитер, рубашка промокли. Вода сочилась по спине и ягодицам. Капе?ль с веток почти весенняя. Холодная растаявшая снеговая каша под ногами промочила и обувь. Необходимо тепло большого огня.
Только оно сможет помочь быстро высушиться и час-два отдохнуть. Смолистый выворотень найти не проблема. Нужно только корни, нетолстые по краю, обрубить и приставить к центру односкатным шалашиком. Есть береста горкой. Много бересты.
Есть коробок и спички — хорош был бы охотник без жизнеобеспечения! Все, стена смоляных корней занялась, пламя поползло вверх, горячий экран готов.
 Осталось раздеться и разуться, развесить одежду на поперечной жердине, сверху в потоке горячего воздуха закрепить стельки и следить непрерывно, чтобы что-то из амуниции не загорелось. На голове вязаная шапочка, на ногах чуни на босу ногу.
Заряженное ружье чуть дальше от огня, на сошке, но на расстоянии вытянутой руки. На голые плечи и спину иногда попадают холодные капли и снежинки, но это уже мелочи. Пар идет от сырой одежды, портянок и вывернутых меховых чулок.
В котелок снегу с водой — и к пламени, сбоку, вплотную. Потом весь запас заварки в кипящую воду. Сахару туда же. И пить, пить, обжигаясь, горячую, сладко-горькую, вяжущую животворящую жидкость. И не забывать следить за одеждой!
Окончив процесс сушки, быстро одеться, обуться и уходить от костра спиной вперед, лицом к огню, впитывая последние флюиды тепла. Потом резко повернуться и бежать несколько десятков метров, чтобы скрыться от предательски притягивающего и расслабляющего огня.
А тайга уже обнимает сыростью, холодом и сумерками, и сердце сжимается от осознания собственной пустячности, одиночества и чужеродности...
 Просыпаться в зимовье каждое утро в течение месяца-двух и вылезать из спального мешка — это подвиг. Но что делать! Уже слышно, как собаки топчутся на привязи у своих шалашей, зевают, потягиваются и выгрызают остатки вчерашнего ужина из утоптанного снега.
В избушке колотун, за ночь так выстыло, что разница между температурой внутри и снаружи совсем небольшая. Со сна и от холода потряхивает, как с хорошего бодуна. Первым делом зажечь керосиновую лампу и сразу к печке.
Набить ее дровами, поднести горящую спичку к берестине и быстро на улицу — оправиться и поговорить с собаками. Потом, причитая, бегом обратно и в спальник. А объем стылого воздуха в зимовье уже наливается уютным, густым теплом.
 Вначале под потолком, потом ниже, ниже, и когда тепло достигает уровня лица и ты начинаешь ощущать его ласковое прикосновение, вновь одолевает сладкая дремота. Но, взглянув полуоткрытым глазом в светлеющее окошечко, усилием воли стряхиваешь с себя остатки сна и на счет три бодро впрыгиваешь в опорки старых валенок у нар.
Чайник уже на печке. Зудит, как бормашина стоматолога. Набрасываешь сухую, теплую суконку, выскакиваешь к собакам, хватаешь корытце и обратно, попутно прихватив из-под навеса несколько сырых поленьев.
Себе — овсянку с топленым маслом, собакам — по паре лопаток лапши с беличьим мясом. Собачью еду ставишь на полку, чтоб согрелась. И начинаются сборы на охоту.
Сырые кедровые дрова потихоньку подсыхают в печке и спокойно горят, поддерживая тепло.
Впереди промысловый день. Осталось собрать понягу, проверить запас патронов, на брусочке поправить кончик ножа…
Тепла от печи и от пухового спальника хватает, чтобы хорошо отдохнуть, собрать себя в сгусток энергии, силы и желания идти на охоту. Хорошо!
Изба у меня универсальная, большая. Осенью в ней собираются охотники по перу, а позже лосятники. Стоит она на берегу, в полукилометре от основного русла реки Оби, в пойме. Утковать в августе — сентябре в ней удобно и весело.
Достаточно с вечера протопить печку — и одежда просохнет, и сам в тепле, и даже дверь придется открывать для проветривания. Другое дело — лосёвка по снегу, вдвоем. Избу топить и топить надо…
 На берегу Оби, ниже районного центра, каждое лето с барж насыпается террикон из угля для котельных школы, больницы и детского сада. На въезде вагончик со сторожем.
Если на моторной лодке подойти к складу с реки и душевно поговорить с угольным стражем, который от скуки и непрерывного сна помят, космат, небрит и кряхтит от дискомфорта в затекших мышцах и суставах, то можно затариться топливом.
Он вначале для порядка помолчит, похмурится, демонстрируя внутреннюю борьбу с совестью, а потом, что называется, под давлением крепких аргументов, позволит набрать несколько мешков угольных камешков с края кучи. А это уже дело. Ура!
Запас теплоносителя на случай морозных ночей есть! Перед сном бросишь несколько углей в железную печку, и без горя до утра можно спать в тепле. И выбираться утром из-под одеяла комфортно. Великая вещь — уголек на охоте!
...Второй день преследую подранка, небольшого годовалого бычка. Снег по колено, но пуховый. Стрелял на пределе дистанции для гладкоствольного оружия, ранил в пах. По следу розовая моча где льется, где капает непрерывно.
Перспективы совсем не радужные: разовьется мочевой перитонит, и падет лосишка, пропадет мясо. А он кругами ходит по проторенной тропе, нахоженной с мамкой за весну и лето, и никуда не сворачивает.
Иногда удается на мгновение перевидеть его, а потом зверь начинает хитрить, вставать на старый след, уходить в сторону, заходить за спину, но эти уловки нам хорошо знакомы…
Когда я отключился и потерял ориентировку в пространстве, сам не понимаю. Очнулся от того, что поднимал и опускал ноги, вроде как шел по следу, а сам маршировал на месте. И удачно, что случилось это недалеко от будки-автолавки, оставленной местным рыбаком, добрым человеком. Я в нее никогда не заходил.
Но труба, торчащая из крыши, вселяла надежду, что в ней есть печка. Вернулся к будке и в полуобморочном состоянии отпер дверь, закрытую на щепку. Печка была. Были и поленница сухих таловых дров, и кипа старых газет. Нары во всю ширину будки, над ними подвешена сумка из мешковины с сухарями.
И спички. Развел огонь и повалился на доски животом вниз. Вскоре повеяло теплом, наступило просветление сознания. Теперь можно перевернуться на спину и расстегнуться. За печкой нашел пару банок из-под тушенки, до блеска очищенных мышами, протер, набил снегом.
Нарвал ягод шиповника и вдавил их в снег. Вскипела вода, дал повариться ягодам, достал горсть сухарей, сделал еще одну закладку дров. Начал отходить в тепле, силы стали возвращаться, и я вроде как пришел в норму.
Но добор подранка отложил до следующего дня, да и надежда теплилась: может, ляжет бычок? А ходить он, я был уверен, так и будет по кругу...
 На третий день добор завершился. Прижал бычка к высокому яру с мысом, выходящим на реку и протоку. Все проглядно и справа, и слева, а след уходит к острию выступа. Подошел и увидел, что лось, окрасив снег раненым боком, скатился с яра и, ослабев, лежал внизу. Дострелил его. Тут же нашел место пониже и спустился на лед.
Лося свежевал, как на сцене, при зрителях: рядом проходила буранница, и по ней нет-нет да и проезжали на снегоходах охотники и рыбаки. Качали головами, оглядывались. Но никто не остановился, не предложил помощи и не спросил о лицензии…
Сейчас до холодка по спине мне понятно, что исход той охоты мог быть трагичен и прост. Если бы не тепло и не таежные законы сибирских охотников и рыбаков.

Вячеслав Максимов