Rambler's Top100
Яндекс цитирования
 

Утка со свинцовым сюрпризом


   Утром нам предстояло бегло обследовать прилегающие к усадьбе угодья, а после непродолжительного дневного отдыха отъехать подальше, побродить в три собаки по ранее разведанным белым куропаткам и прочей живности, характерной для клюквенных болот, а уж вечерку отстоять на живописном лесном озере, где ровно неделю назад мы с Виктором изрядно распотешились.
Казалось, ничто не сможет нарушить наших наполеоновских планов, и всем нашим трем курцам работы будет невпроворот. Однако резкие изменения в погоде, произошедшие за неделю, свели к нулю наши благие надежды.
Карты луга, где в прошлый раз еще пасли коров, опустели, наскоро сколоченный балаганчик пастухов с еще висящим на гвозде синим пакетом с промерзлой картошкой и мешочком соли на лавке безнадежно покинут, и даже кострище, побелевшее от инея, не оставляет надежды, что к нему скоро вернутся.
Непривычный пока мороз, яркое небо, слепящее солнце, дивная красота вокруг и ... полное отсутствие дичи. Где вальдшнеп, таившийся в карандашнике, окаймляющем разделительные мелиоративные канавы? Явно отошел, не в силах извлечь хоть что-то из бетонных кочек пастбища. Где табунки крякух, полоскавшихся в бочажках, образованных слиянием продольных и поперечных канав?
Что делать им на идеально прозрачном сантиметровом стекле льда, покрывшем застойную, богатую кормом воду. Конечно же ушли на бескрайние плесы Рыбинки. И лишь аборигены-тетерева нет-нет порадуют душу дальним-предальним подъемом, спугнутые предательским треском промерзшей осоки, а то и рябец пулей влетит в чащу граничащего с пастбищем бора.
Ну какая тут, к дьяволу, охота!? Только калечим по окаменевшим отпечаткам коровьих копыт неутомимые лапы мамы и дочек, неугомонных наших помощниц. Конечно же, уходим. Но с надеждой ( опять с нею!) — вот растеплится, распустит землю, отыграемся на бескрайнем клюквенном болоте, да и озера с раскачиваемой ветром водой не могли стать, а значит, знатно попалим на вечерке.
На место приехали с расчетом часа три потратить на поиски заветных белых куропаток и прочей сопутствующей дичины и до темноты обустроиться в тростнике на берегу озера. Оно, как и предполагалось, не замерзло, и по его глади просматривались стайки разных уток: кряква, свиязь, чернеть, гоголь, правда, не столь многочисленные, как в прошлый раз.
Путь наш лежал за озеро, и преодолев сотню метров заболоченного березняка, мы вышли на клюквенное болото. Взяв нужное направление, мы двинулись вглубь, нещадно наступая на сплошную россыпь клюквы. Очень крупная и помельче, темно-красная и почти фиолетовая, лаково блестящая и матовая с сизым налетом, круглая, сплюснутая, грушевидная и оливоподобная, она лежала под сапогами то с небольшими зазорами, то сплошным слоем, соприкасаясь боками.
И я, грешным делом, уж, было, подумал: а пошла она, эта охота, и стал нашаривать в карманах полиэтиленовую сумищу, ту самую, в которую нацеливал набивать дичь...
От предательства удержало пионерское детство и юность комсомольская моя. Только рядом всем отрядом! К тому ж и стариковская гордыня заела: не поспеваешь за молодыми — не встревай к ним в компанию. Пошустрил, короче, со всеми. А тут, для пущей бодрости, тумана нанесло, дождя со снежком.
Болото незаметно повлажнело, бредем где по щиколотку, где по колено в воде, но стараемся держать фронт. Собачки челночат впереди, им то — прелесть. Да вот только глухари срываются далеко сбоку от нашего строя, а белая куропатка словно испарилась.
Зато, как в известном анекдоте, вторая весть радостная: остался лишь помет, но его очень много. Решили поискать еще малость, дойдя до небольшого озерка, которое наш хозяин обнаружил на карте, но побывать там не успел.
Месим клюкву уже поболе часа, а озерка нет да нет, но тут стая чернети срывается впереди метрах в трехстах. Ну, слава Создателю, тут оно родимое, да где сил набраться дойти до него. Гляжу и второй товарищ — Саша — в тоске смертной пребывает, один Виктор свеж и бодр, будто вдоль деревни прошел. Но мы же, хоть бывшие, но советские люди, из последних сил идем к намеченной цели.
Куропаток и здесь не оказалось — пропали даже вместе с пометом. Зато из-под берега, да из-под моей Габочки выплывает на озерную рябь уточка-чернеть. Дефективная какая-то: ни крылышками тебе не потрепещит, чтобы улететь, ни лапками не посучит, чтобы уплыть.
Словно застыла в пяти метрах от собаки и в двенадцати от меня. Видно, восстал мой разум утомленный, я и погорячился, отвесив ей заряд семерки в область шеи. Подала моя помощница несчастную, а тут товарищи подоспели, с полем поздравили, но как-то не бравурно, а даже сочувственно.
Посидели мы, покурили на условно сухой кочке, поглядели на собачек, у которых зуб на зуб не попадал, да побрели к последней нашей надежде — на вечерку.
Уж и не помню, как добрались до места, но вовремя, засветло. Наломали тростника под собачек, чтобы на сухом дожидались своего часа, проделали коридоры до чистой воды опять же для них: и падение птицы слышнее, и добираться до нее удобней.
Стоим, затаившись — вот-вот полетят. И полетели. Сотенными стаями, справа, слева, сзади, с фронта, чуть не касаясь головы, ударяясь о ствол ружья, гроздьями облепляя окружающий тростник! Со свистом срывались с него и снова устремлялись в бесовскую круговерть.
Черные дрозды сбивались в орды для дальних кочевий, а я, наблюдая за ними, лелеял в себе шовинистическую мысль о собственном превосходстве над западноевропейцами. Уж они-то здесь бы поохотились! Мы же в кромешной ночи ушли без выстрела, лета не было. Моя чумовая утица осталась в тот день единственным трофеем на трех охотников.
Я уже как-то делился с читателями своим отношением к дичи. Я не воспринимаю ее как рядовую пищу: добыл, приготовил, съел. Для меня она скорее повод собраться «на дичь», а потому любой трофей упрятывается до случая в морозилку и ждет там своего звездного часа.
Надо ли говорить, что поразившая всех неадекватностью поведения чернеть была тут же по приезде отправлена в морозильную камеру в компанию к другой дичи.
Наконец наступил долгожданный день встречи с друзьями, предполагавший несколько «диких» блюд, и я с радостью подчистил свои запасы. Когда я разрезал желудок ТОЙ чернети, а она была единственной уткой этого вида, меня ждал сюрприз — он был нафарширован.... дробью.
Первое, что подумалось: неразошедшийся заряд вошел в желудок. Я детально его осмотрел — ни царапинки, ни кровоподтека! Потом я подсчитал общее количество дробин — их оказалось шестнадцать разных номеров.
Сразу припомнилась давнишняя полемика о так называемой экологически чистой дроби. В доводах ее адептов звучали какие-то наименования на американском континенте — места массового скопления дичи и охотников, где дно водоемов буквально покрыто слоем дроби, мясо добытой там дичи перенасыщено солями тяжелых металлов и непригодно в пищу, и на этом основании свинцовая дробь запрещена к использованию.
Доводы свинцовых «консерваторов» звучали куда как оптимистично. У них-де там угодий с гулькин нос, а охотников — тьма. А нас, хоть тоже тьма, да рассредоточены мы по необъятным российским угодьям, и минует нас доля сия.
Но практика показывает, что не миновала. Я стал опрашивать знакомых охотников, не встречался ли кто из них с подобным явлением, опросил более тридцати. Не считая меня, утвердительно ответили двое, знакомые читателям по публикациям в « Охотничьих изданиях» авторы: Алексей Михайлович Блюм и Сергей Юрьевич Фокин. Оба встречали дробь в желудках добытой дичи, правда, в районах массового скопления охотников.
Я же добыл свой трофей в Весьегонском районе Тверской области, где охотничий пресс вряд ли может считаться высоким, да и сама утка скорее всего пролетная.
Я не берусь делать какие бы то ни было выводы, но очевидно одно: не так уж необъятны российские угодья. А если принять за аксиому, что они не чьи-то, а наши, то и «чесать репу» по этому поводу кроме нас вроде бы некому.
Еще один известный читателям автор наших изданий — Игорь Поляков любезно согласился помочь в проведении медико— биологического исследования тушки, и читатели узнают его результаты. Не исключаю, что странное поведение птицы — прямой результат свинцового отравления.
После той памятной охоты мне долго снился один и тот же сон: я иду по мху бескрайнего болота, и каждый мой след наполняется клюквенным морсом. Я не умею толковать сны, но мне кажется, что я обязательно вернусь в полюбившиеся места с хорошими товарищами и нашими собачками.

Вадим Жибаровский

 
© Интернет-журнал «Охотничья избушка» 2005-2017. Использование материалов возможно только с ссылкой на источник Мнение редакции может не совпадать с мнением авторов.