Собрались мы с маманей как-то в январские праздники, в самый разгар святок, за грибами, ну и ружьишко с собой прихватить решил. Вообще в нашей семье все — любители собирать грибы, и бабушка с дедом, царствие им небесное, и моя дочь, особенно покуда была маленькой, и вся наша многочисленная родня.
В осеннюю пору мы все относились к этому занятию серьезно, заготавливали грибы впрок, до следующего года.
Зимой же мы собираем грибы для души, как говорится, и на лыжах походить по лесу, полюбоваться переливающимся на морозе пушистым снегом, расписными деревьями, которые дедмороз щедро облепил густыми длинными ресницами инея, и, если повезет, собрать корзинку зимних душистых грибов. Зимой собираем вешенки и опята. Некоторые говорят, что эти грибы остались с осени, прихваченные морозом, сохранились в первозданном виде. Однако, один раз заприметив место, я до конца февраля лично сам не единожды набирал вешенки. Отличие только в том, что в летне-осенний сезон грибы растут после дождя, а зимой – в оттепель. Бывают дни, когда зимой температура падает чуть ли не до нуля, снег становится тяжелым, во дворах появляются снеговики. Днем пригревает солнышко, да так, что с покатых крыш домов начинается капель, которая потом образует острые сосульки. С опятами сложнее, так как надо знать точное место, разведанное ранее, до сугробов. Или же выискивать высокие пни и деревья, которые не были укутаны снегом. Проще с вешенками; если они выбрали себе дерево, а это, как правило, или вяз, или татарский клен, то растут на нем по всей длине ствола, снизу доверху. Бывало, встретишь в посадке карагач, усыпанный перевернутыми гроздями разлапистых вешенок, скинешь лыжи, проберешься по пояс в снегу через цепляющиеся за «амуницию» кусты, достанешь нож, а не тутто было…Мороз! Лезвие соскакивает, и не режет, и не рубит. Иной раз приходилось ножом сначала подточить основание густого пучка грибов, а потом прикладом тулки отбивать вешенки со ствола, благо, на курковке стальной затыльник. Зато когда дома грибы замочишь в воде, они словно расцветают заново, распрямляются, набухают, и аромат по всей квартире стоит, словно за окном и не середина января.
Погрузив в автомобиль корзинки, двустволку с пожитками и довольного песика, мы отправились в Нефтегорский район, где у нас с мамой были заветные места. По дороге мама рассказывала мне, что святки — время загадок и чудес. Про то, как в эти дни проводили они с подругами святочные гадания, колядовали. Я был сосредоточен управлением автомобиля и, слушая мамины воспоминания, подумал, что в нашем современном мире как раз не хватает сказочных чудес.
Прибыв в окрестности Ветлянки, решили пройти лесопосадку, уходящую вдаль, в сторону поселка Кулешовка. Спаниель Тимка, нетерпеливо помахивая обрубком хвостика, призывал нас поторопиться и то подбегал к нам, тыкаясь своим носом, мешая надевать широкие лыжи, то отбегал в сторону, застыв в стойке и устремив свой взор куда-то вдаль. Мама, немного неуклюже передвигая лыжи в снегу, пошла вдоль лесопосадки. Я в раздумье стал изучать многочисленные старые, выступающие из снега следы зайцев и лис недалеко от обочины трассы.
«В сугробы косой не сунется. Наверняка где-то рядом с дорогой место себе присмотрел. В любом случае там пошаркать надобно», — рассуждал я сам с собой, направляясь резко в сторону от лесопосадки к примеченному месту. Тимка поначалу было сунулся за мамой, но, сообразив, что даже вновь проложенная лыжня его не спасет от глубокого снега, вернулся ко мне: все-таки спаниель — не гончий пес. «Правильно, значит, и зайка туда не пойдет», — одобрительно кивнул я ушастому другу. Но, пройдя каких-то метров тридцать, исчезли и старые следы. Кругом было белым-бело. Идти куда-то в другое место я не собирался, все-таки за грибами приехали. Поэтому решил прокатиться на лыжах по занесенной снегом петляющей грунтовке.
Закинув двустволку за спину, я с наслаждением, насколько это было возможно, без лыжных палок начал широко отталкиваться лыжами, набирая скорость. Тимка также сначала рванул вперед, но, отбежав метров на семь, круто развернулся вправо и, погрузив морду в сугроб, завернул крутой полукруг мне за спину, в сторону от дороги. Кое-как остановившись, я сначала сдернул с себя курковку. Однако тут же опустил стволы. Торопливо, но аккуратно, чтобы не упасть, начал переставлять широкие лыжи в обратном направлении, предположив, что мой верный компаньон причуял куропаток. Поворачиваясь назад, я ожидал оглушительный подъем стаи. Моя уверенность была настолько непоколебима, что я даже помышлял воткнуть прикладом в снег ружье и достать фотоаппарат.
Но тут Тимка, высоко подняв из сугроба свое заднее место с тикающим влево-вправо купированным хвостиком, громко то ли чихнул, то ли кашлянул. Наверняка перестарался и глубоко вздохнул под снегом. Сразу же в двух метрах от торчащей из снега задницы моего друга неожиданно выпрыгнул серо-рыжий русачина; вскинув двустволку, я дернул курок. Тишина… Дрожащим пальцем взвожу забытые курки. Заяц, с преследующим его громко и одновременно грозно поскуливающим на бегу спаниелем, продолжал круто закладывать мне за спину. Мои ноги, которые были зажаты широкими лыжами, остались в одном положении, а все тело повернулось в сторону разворачивающихся событий. Я был как взведенная пружина. С ужасом видел, что пес почему-то, вопреки всему, догоняет косого, и стрелять уже нельзя. Заяц по размерам был намного больше, чем Тимка, по крайней мере как мне тогда виделось. Забегая мне в тыл, они приблизились ко мне и были от меня метров в пятьшесть. Но тут русак сделал соскок сначала влево и тут же вправо. Это дало ему возможность немного оторваться от моего песика. «Ая-я-яяй!» — завопил Тимка. И я понял его!
Без опережения поймав очертания зайца между взведенными курками, понимая, что второго шанса у меня уже однозначно не будет, так как дальше поворачиваться вокруг своей оси физически не могу, я нажал на первый попавшийся спуск. Заяц кувыркнулся через голову и тут же был оседлан Тимкой. Скинув наконец-то лыжи и путаясь в своих дрожащих от напряжения ногах, я опустился в снег. «Взять его, взять!» — не веря своим глазам, подбадривал я четвероногого любимца.
Поднявшись на колени, придерживая большим пальцем взведенный курок, я не торопясь спустил боевой взвод, как выяснилось теперь, левого ствола. Переломив тулку, доставая гильзу и патрон, обратил внимание, что пальцы дрожат еще больше. Дрожь била по всему телу. Но это была другая дрожь. Хотелось кричать, смеяться, обниматься и целоваться. Замахав рукой маме, что есть мочи я заорал: «Тимка зайца заполевал!»Мама ужешла к нам, пробиваясь на лыжах через сугробы. Встав на ноги, я смотрел, как Тимка треплет косого, поочередно хватая его то зашею, то за бока. При этом он то рычал, то взлаивал. Подойдя к ним, я одобрительно похлопал друга по загривку: «Молодец, молодец, чего уж там! Ай молодец!» Тут мама подоспела, взмахнула ладонями и заохала, и заахала, начала усердно хвалить нас. Яне сталприсваивать заслугирусскогоохотничьего спаниеля себе и рассказал все, что произошло. В особенности я старался продемонстрировать в медленномповторе момент своего закручивания и как я при этом мастерски выцеливал.

Вячеслав Рунов