- Ку-у-зьмич!.. - сквозь шорохи широких охотничьих лыж доносится сзади голос таёжного напарника Саши. - Ты вчера по городской программе фильм "Кинг-Конг" смотрел?
- Сма-а-трел,- откликается тайга.
Эти двое вот уже несколько часов бороздят глубокие снега скудной лиственничной тайги приполярного уголка Вилюйского плато Средне-Сибирского плоскогорья близ крошечного городка Удачный. Через пару сопок они уже перевалили, впереди ждёт третья, за которой в сотне шагов от ручья - сейчас он, конечно, невидим, потому как промёрз до дна и спрятан под метровым слоем снега - на тесной полянке средь лиственничной чащобы стоит небольшая избушка - зимовье, завершающая цель их нынешнего перехода. Использованная под таёжный домик площадка образовалась естественным путём - наружу из земли очень кстати выглядывал ровный пласт гранита, на котором, как известно, деревья селятся весьма неохотно. Но для избушки - самое то, вот и была она на постамент гранитный посажена как очень важная в тайге персона. Вечная мерзлота под избой, случается, от тепла протаивает и домик тонет, а выход скального грунта оказался надёжной опорой срубу и гарантией, что мерзлота избушку не проглотит. Кузьмич утонувшую зимовье встречал однажды в тайге: по крышу в землю ушло, а вокруг озеро небольшое образовалось…
По зимовью, если не был в нём хотя бы неделю, прямо-таки тоску испытываешь! И комфорта-то ноль: спать на нарах жёстких приходится, ещё и без простыни да прочего квартирного постельного баловства, с рюкзаком или фуфайкой под головой; дрова на морозе в снегу глубоком заготавливать... Чай, суп сварить - так котелки не раз снегом набьёшь и растопишь, пока ёмкость водицей талой наполнится - тоже морока ведь. От печки, перекачегаришь если, жара несносная - дверь приходится распахивать, а прогорят дровишки в буржуйке - холодно… Но тянет, тянет в эту первобытную жизнь охотничье племя! Редкие, конечно, это особи рода человеческого, изучены наукой пока плохо, мало кто "устройство" их внутреннее понимает, так что эффективных средств борьбы со случаями врождённого пристрастия к охоте и тягой к глухим углам пока не разработано. Выходит: коль уродились по накарябанной судьбе со странностями, видимыми со стороны многим, да что там - большинству люда, такими и обратно, в небытие уйдут. Не переплавишь, не перемастеришь… Потому - терпите, горемыки, кому на роду испытание такое вышло с ними бок о бок ютиться: не лечится беда эта в течение всего жизненного пути! И не их это вина. Судьба такая! А постороннему от братии таёжной народцу, так тем вообще - не чихвостить бы с "зелёными" об руку плеяду бродячую по чём зря, а радоваться: коль уж повелось издревле, с пещерных дней, что обязательно должен кто-то на земле дела охотничьи двигать - значит, хорошо, что люди для того на свет сами же и родятся. Не будь самородков этих, кто знает - а вдруг лично к вам заявится некий распорядитель с самого Верха, дескать, в тайге никто давненько с ружьецом и понягой не хаживал, зверьё дикое людей обличье забыло почти: старые-то помнят смутно, а молодь - в глаза чудовищ двуногих не зрила, звереть без них совсем не умеет. Учиться-то не у кого. И помыкать требованием примется: с дивана, мол, поднимайтесь да по графику, по общей очереди в снега по уши, в болота с непобедимыми комариными полчищами для вредной демонстрации перед зверьём шагом марш дефилировать… И так до тех пор маршировать по тайге обяжут, пока исчезнувшая популяция охотничья не возродится хотя бы на небольших территориях, хотя бы в специально организованных для них воспроизводственных заповедниках. Как перспективочка-то? Потому, не корите охотников - "зелёные"-то за это "мани" зелёные из-за границы гребут, почему в действительности и "зелёными" именуются, а лежите себе спокойненько дома, на диване, перед телевизором… По нему сейчас всё-всё-всё показывать наловчились - что угодно и увидеть, и рассмотреть в деталях можно!.. На любой изыск. А если переключить канальчик потребуется - пультик удобный под боком, вставать нужды нет. Да и кнопочки на нём специально предусмотрены не тугие даже для сильно ослабленного и подорванного диваном организма…
Из-за болтливости, где не надо, прессы - уже не скрыть, что на охотничьей тропе, да и вообще в тайге - бывают разные опасности: их видели, с ними встречались - факт установленный и отрицать его глупо. Но не многие знают - из околонаучных кругов весть эта жуткая совсем недавно к широким народным умам просочилась - будто другие тайные опасности косяком теперь уже в квартирный комфорт потянулись-повалили… И таятся они по догадкам учёных где-то в пространстве именно между диваном и телевизором. Одно независимое и незаинтересованное, но солидное печатное издание, говорят, даже сенсационный материал успело малым тиражом тиснуть - "Диван, телевизор - и нет человека!.." называлось. На честных и независимых газетчиков тут же цикнули телевизионщики да диванные воротилы! Независимость смелого издания поколебать, конечно же, не удалось, но незаинтересованность его несколько отрегулировали, малость поубавили… И в итоге: проблему "диван-телевизор…" пресса замолчала! Акулы диванно-телевизионного бизнеса из-за боязни падения спроса на их антинародную по сути продукцию лишили людей и другой чрезвычайно важной информации: с бурным развитием человеческой цивилизации таёжная звериная тропа сделалась менее опасной, чем современные городские бетонные джунгли!.. И что кое-кто из прозорливых городских обитателей уже ищет в тайге, в других безлюдных местах самого Крайнего Севера безопасное от соплеменников убежище… Кузьмич с напарником таких людей в сопках встречали: кто туристом месяцами прикидывается - а что в тайге такого городским рассматривать-то? Деревья да медведей? Их изнеженные горожане обычно по картине известной в музейном тепле культурненько изучают. Раз вгляделся - навсегда заучил. Кто - рыбаком представляется, но этой рыбы в любом магазине завались! Опять же подозрительно: всего и надо-то купюры пальчиками кассиру отшуршать - и твоя без затей, хоть сколько килограмм уноси! Значит - не в рыбе, а в чём-то другом заковыка? А в последнее время некоторые решились даже под геологов в тайге откровенно косить - уже и с такой легендой на "северах" организованные группы беглецов из столиц теперь встретить можно! Но все ж знают, что геология отечественная уж лет двадцать как вымерла. Неужто ожила? А если и так, то не потому ли воскресла, что наиболее сообразительные городские обитатели теперь под любым предлогом готовы с асфальта подальше утечь, пока целы?! Вот как в джунглях городских, стало быть, поприжало!..
- Ну и как тебе… эта обезьяна огроменная? - спрашивает Саша.
- Не к ночи бы… о ней в тайге вспоминать… - отшучивается Кузьмич. - Спать будет страшно!
- Да уж. Исхитрились… громилу изобразить! Как настоящая… - Саша, как и Кузьмич, по речи чувствуется, переходом притомлён: не по паркету охотники прогуливаются, а по мягкому, что весьма плохо, глубокому - в пояс, полотну путь прокладывают. Вязнут лыжи в "пуху". Со стороны кажется, будто на коленках человек укороченный по поверхности снежной сам собой плывёт.
Идти ещё часа два и столько же лыжню новую по целине взмылено тропить, потому как одним путём и набитой лыжнёй в зимовье в снежное время мужики не ходят, хоть было бы и легче, и быстрее. Об этом условились сразу, как только вместе затаёжничали. А причина усложнения проста: проторишь приметную тропу - жди по ней непрошенных гостей! И ладно бы людьми нормальными судьба одарила: пацанва безбашенная прознает - напакостит росомахой непременно, а то ещё и спалит избу. Пробивались к ней, как сегодня, сквозь снега весь световой день, добрались в темени, взмокшие и уставшие, а вместо избушки и спасительного тепла - головешки чёрные, траурные в морозной ночи... Похожее не раз в ближней округе приключалось. А поскольку, как подметили наблюдательные инопланетяне: "Незваный гость - чаще Гагарина!" - "дорожку" для "неприличных" гостей охотники всякий раз намеренно путают: там лыжню закольцуют, будто охотились и обратно развернулись; в другом месте разойдутся на пару сотен метров - загон, дескать, делали, дичь окружали... И путают след так искусно, что даже бывалый таёжник Саша как-то признался поначалу: "Вот иду я за твоей спиной, Кузьмич, не вижу ни фига впереди, а доведись одному зимушку нашу искать - без лыжни ведь не найду!.." Саша в тайге на напарника полностью в ориентировании полагается: компас под курткой, висящий на шее Кузьмича, и знание схемы местности никогда за много лет хождения по незнакомым местам к "блуду" в сопках сдвойку охотничью не приводили.
Начало последней декабрьской недели выдалось маломорозным, градусов тридцать всего, по тутошним меркам - выше обычного. Думалось уж, что по тайге в теплынь такую пару предстоящих выходных дней играючи прогуляются. Но колотун, который неизвестно куда из поселка молчком на неделю отлучался, вечером вчера вдруг объявился. И не один вернулся - опять притащил с собой спутника своего закадычного: мутного и клокасто-неопрятного - туман за морозом бомжом приволокся. Заполз по-тихому из распадка сначала на край одного из поселков в составе городка, где Кузьмич жил вот уже несколько лет, потом, осмелев и освоившись, захватил территорию полностью, заполонив бесцеремонно собой всё и вся… "Ползучий захват" приём этот называется. Рейдерство нынешнее в сфере бизнеса примерно отсюда, по этой схеме обучилось и выросло. А туман зимой - верный признак, что столбик термометра за минус сорок опустился. Стыло на улице сделалось, хотя и до этого не было желания по ней в лёгкой одежонке как в "Сочах" пофестивалиться!
Захолодало, но на сопках солнечно, и зависи мглистой за посёлком нет! Снег в это время хлопьями не валит; если и покажется на глаза, то уж таким мелким и редким, что замечаешь его лишь при поблескивании снежной пыли на солнце. А иной раз его зимняя радуга выдает: она в пору эту покороче летней в распадке повисает, не коромыслом только, а столбом вверх топорщится и всегда бледнее. Ярило же после зимнего солнцеворота хоть и поползло в гору, но ещё не так, чтобы очень… Пока чуть больше половины диска из-за сопок высунуто, будто по неглубокой траншее в горизонте специально назначенная огнестойкая обслуга его перекатывает. Из МЧС, скорее всего, жаропрочные работнички незаметно-секретные те. Шойгунавты! А солнце - малиновое такое, и всё его пребывание над горизонтом, весь блистающий от чистого и яркого зимнего убранства короткий день - одна сплошная заря с утра и до вечера. Даже в полдень колесо огненное и весь горизонт вокруг него полыхают ярко-малиновым заревом, и чёрными фигурками на фоне сём выделяются заснеженные с макушки до низа, будто вырезанные из картона лиственничные силуэты…
- А сегодня, Сань, морозяка приличный разгулялся. Не знаешь сколько? - останавливаясь и повернувшись к напарнику, спрашивает Кузьмич.
Приятель предстаёт в белом маскхалате с натянутым на голову капюшоном. И лицо напарника, и капюшон, и одежда, варежки шерстяные - всё покрыто густым инеем! Выдыхаемый воздух - будто дымное облако у курильщика лицо застилает. Так же выглядит и Кузьмич.
- Шёл мимо фабрики - на табле… таблу… на табло… тьфу ты: короче - на приборе том допотопном минус сорок четыре высвечивалось. Вроде и не надо бы в холод наползающий далеко топать, да ведь выходные пропадут, а в тайге целую неделю уже не были… Может, ещё спадёт трескун?
- Может и спадёт… к июлю; только, думается мне, пока он сатанеет! Хорошо, что без палок лыжных идём, с ними руки мигом застывают. Казалось бы: руками работаешь - согреваться должны, ан нет - мёрзнут! Замечал?
- А как же, в согнутых руках и кистях сжатых кровь хуже циркулирует. Да и толку-то от палок: обопрись на них - ручки "подпорок" этих сейчас же на уровне колен окажутся, сквозь снег до мерзлоты провалившись. Упал как-то - перину собой до земли прошиб, а ноги вверху зависли... К лыжам будто подвешен оказался. Пока от них не отцепился - встать невозможно! Еле отвязался навису, с рюкзаком-то оттягивающим… Ну, что, дальше потопали?
- Пошли, не так уж и много осталось: на хребет сопки взберёмся, а там - вниз, полегче станет.
Пробираются охотники как два Деда Мороза с мешками-станкачами за спиной по не измаранной, нетронутой ничьим следом пушистой снеговой перине. Тайга беззвучна, ничто не шелохнётся - будто декорации неживые на сцене театральной. Лиственницы, кое-где ёлки в полурост листвянкам - всё под бременем холодно мерцающего серебренного изобилия тужится. Снег скрыл ветки полностью, их не видно; кажется, что деревья искусно изваяны исключительно из белого пушистого материала. Объясняется просто - ветров сюда "не кличут" и лежит-полёживает каждая снежинка на той ветке или том месте, которое себе спервоначала с высоты облюбовала. Кое-где идеальная пластичность пейзажа всё же нарушена: свалившиеся с деревьев комья проделали в ровной белой поверхности кратеры, внутренние тени которых сине-фиолетовыми пятнами выделяются средь идеально сверкающей белизны.
Перевалив за гребень сопки - из череды ивовых кустов выпугнули табун белых куропаток. Они снимаются с шумом, часто взмахивая крыльями, но потом недолго планируют и через сотню метров прямого полёта садятся.
- Поохотимся, Кузьмич? - доносится предложение напарника.
- Давай… До таёжки-то дошли, считай.
Расчехляются ружья, вкладываются куда надо патроны. Чехлы - на прежнее место, за спину. Двое в белом молча расходятся и фронтом направляются к табунку. Несколько десятков шагов и вот - смазанная лунка от приземления, а от неё - свежий пунктир куропачьих следов… В минуты такие, замечал за собой Кузьмич, как-то весь собираешься; напряжение и готовность действовать настолько велики, что мгновенно реагируешь на любой звук, любое движение... Руки размещаются на ружье однообразно-привычно сами собой, кажется - без команды мозга, будто имеют собственные глаза, уши и голову… Да, во второй половине охотничьего сезона ты далеко не тот, что в начале. Организм из множества предшествующих повторений на тропах охотничьей страды раз от раза подсознательно отбирал и запоминал набор результативных движений рук, глаз, искомое и найденное для удачного выстрела соотношение охотника, ружья и цели. И теперь в тебе безупречно действует созданная всей предшествующей жизнью и обновлённая сезонным опытом, чуткая и великолепно отлаженная программа. Но ты не просто добытчик, ты - охотник, потому что настроенная программа не помыкает рыскать ненасытно и в безрассудном азарте по округе за любой живой целью, не включается произвольно, а управляема холодной головой; потому что берёшь в тайге не всё, что подвернулось, а то, что необходимо и разумно допустимо. И ещё потому, что мир, в котором программа сия действует, изумительно прекрасен, бесконечен в разнообразии и красе своей в любой миг, близок и дорог тебе. И, познавая его, сознаёшь с горечью: как много ты не видишь и не знаешь, человек, залёживаясь дома, и как легко окружающему миру этому ты, человек, выходя из "окружения" напролом, можешь всё возрастающей мощью свой навредить. Собственно - вредишь давно и по всякому: бессознательно и сознательно, но всё чаще - непоправимо… А из окружения-плена этого и выходить-то не надо бы никогда.
И вот он взлёт четырёх белых птиц с несколькими чёрными перьями в хвосте. Потом поднимаются ещё… Взлёт веером, с широким размахом. Взлёт ожидаемый, но всё равно внезапный, шумный, стремительный… И такой же быстрый взгляд цепко ухватывает одну из отделившихся белых диковин, молниеносный подъём ружья, короткая упреждающая поводка стволами… И куропатка, сложив после выстрела крылья, уже не удаляется к горизонту, а комком и почти отвесно, не по своей воле устремляется к пушистому седому одеянию промёрзшей северной земли… А взгляд Кузьмича уже вцепился в другую, отделившуюся от стайки белую птицу, ту, что метнулась в противоположную сторону, влево. Мгновенный перенос ружья на новую цель, поводка с обгоном и сразу выстрел - и опять скрывается светлый ком в снегу. Две оставшиеся куропатки, приняв, наверное, падение птиц за посадку, тоже садятся, едва отлетев от сбитых десятка на четыре метров. Но мохнолапых северянок изначально было больше, только остальные не уместились в секторе Кузьмичего зрительного контроля…
Стрелял и напарник.
- Как у тебя, Саш? - кричит невидимому за листвянками приятелю Кузьмич.
- Две.
- И у меня две.
Люди в белом выискивают сбитых птиц, извлекают их из глубоких сыпучих кратеров, потом сходятся для обсуждения дальнейшего плана. Добыча с подвёрнутыми под крыло головами укладывается в рюкзаки.
- Я двух засёк, поблизости сели, - докладывает Кузьмич.
- И я несколько штучек засёк.
Охотники вновь расходятся по своим направлениям; долгим эхом отдаются, перекликаются по гряде сопок выстрелы, единственные на всю затаившуюся, обмороженную окрестную тайгу. И вот ещё по паре белоснежных и весьма увесистых трофеев оказывается в рюкзаках.
- А мы, Саш, почти пришли, - осматриваясь, заключает Кузьмич, когда охотники сближаются. - На марёшку вышли, под нами ручей; значит - в сторону, к лесу из кустарника сместимся и краем русла вверх пойдём. Тут где-то она, рядышком, заждалица наша. А-а, точно: вон на краю мари огромная сухая лиственница обломанными ветками в небе одиноко растопырилась - там избушка-то. Далее>>

| 1 | 2 | 3 | 4 |